Обзор

Кадзуо Исигуро, Делия Оуэнс, Эрве Ле Теллье и другие. Рассказываем про все книги короткого списка номинации «Иностранная литература» премии «Ясная Поляна».

Прятаться от мира или выходить в мир? Книжная обозревательница Мария Лебедева рассказывает, что собой представляет шорт-лист номинации «Иностранная литература» премии «Ясная Поляна» в этом году.

Большой зарубежный шорт-лист «Ясной Поляны» (одиннадцать книг!) очень хотелось бы прочитать как целостное высказывание. С оговорками, но все же можно сделать подобное с шортом русскоязычной прозы: там во всех книгах чувство непохожести, отдельности главных героев лихорадочно заставляет искать своих — хоть в далеком прошлом, как в романе «Каждые сто лет» Анны Матвеевой, хоть внутри собственной, на ребенка и взрослого расколотой личности — как в повести «Типа я» Ислама Ханипаева. Шорт зарубежной литературы на треть больше, культурно и жанрово разнообразнее (переводы с португальского, голландского, английского, французского, китайского, корейского, испанского, польского, венгерского, немецкого) — и на поверку оказывается, что есть нечто общее, возникающее если не во всех книгах, то в значительной их части.

Это, возможно, одновременное стирание культурных границ — и выстраивание социальных. Культура мыслится всеобщей: Бритый Ли из «Братьев» Юй Хуа хочет выучить русский, Пак Мину из «На закате» Хван Согёна берет в библиотеке «Братьев Карамазовых», Виктор из «Аномалии» Эрве Ле Теллье занимается переводами на французский Лескова и Одоевского, Хофмейстер из «Тирзы» Арнона Грюнберга тиранит все детство дочь русской классикой. Но культура — как главное из созидательного, что было сотворено — не равна человечеству в целом. Перед героями одновременно распахнут весь мир — и они заперты внутри своей среды, и оттого открытость выглядит мнимой, как блуждание в зеркальном лабиринте. На эту двойственность все реагируют по-разному. Кто-то возводит стену (буквально или метафорически), кто-то совершает нечто ужасное в попытке различия примирить, кто-то живет двойной жизнью — возможностей разрешить этот сложный конфликт много больше, чем одиннадцать.

«Всеобщая теория забвения» Жузе Агуалузы

Что происходит: в Анголе революция, а героиня замуровывает себя в квартире на тридцать лет.

Обособленность явлена зримо: это стена, которой героиня Луду отгородила квартиру от остальных — так, что жители дома и не допускают, что за стеной кто-то есть.

Чужим становится вообще все, что находится за стенами этажа. Различия простираются и там, где, казалось бы, быть не могут. «Африканское небо гораздо больше нашего. Оно может нас раздавить» — говорит Луду сестре. Иногда она узнает о том, что происходит в Анголе, через радио. Когда нет электричества — не знает ничего, может только догадываться, увидев, к примеру, открытый кузов машины, груженный трупами. Когда постепенно Луду теряет зрение и путается во времени, дом становится и глазами, и памятью — стены, исчерченные углем, следы обезьяньей крови, прилетевший на террасу голубь с алмазами в желудке.

Жузе Агуалуза. Всеобщая теория забвения. Фантом Пресс, 2018. Перевод Рината Валиулина

«Тирза» Арнона Грюнберга

Что происходит: снаружи-то все благополучно, но внутри героя происходит страшное, грязное, преступное — и от этого в итоге никому не лучше.

Белый (цисгендерный, гетеросексуальный, обеспеченный) мужчина после того, как жена ушла на несколько лет, вступает в сексуальную связь то с темнокожей прислугой, то с одноклассницей дочери, а то и вовсе отправляется в путешествие по пустыне с маленькой проституированной черной девочкой. Роман, в котором смешаны история о родительстве (Тирза — имя младшей дочери героя, якобы пропавшая во время странствия по ЮАР, именно ее он ищет в пустыне —  в этом обманчивом романе героям особенно верить нельзя, пока не перелистнешь последнюю страницу), моральной деградации, белой вине и социальном неравенстве, в целом может быть прочитан как трагедия власти. И рассуждение о том, как все может превратиться во власть: родительство, любовь, секс, сотрудничество, да и просто желание помочь.

Арнон Грюнберг. Тирза. NoAge, 2022. Перевод Ирины Лейк

«Клара и солнце» Кадзуо Исигуро

Что происходит: в растерявшем социальные навыки мире, где генно-модифицированным подросткам покупают друзей-роботов, сложно различить человечность и настройки.

«Вы, Искусственные Подруги, вечно жадничаете» — если заменить в этой фразе обозначение андроида на любую национальность, род занятий или же социальную группу — ничего особенно не изменится. Здешний социум считает их машинами, но недостойные чувства все-таки приписывает (впрочем, скорее по аналогии — как мы пытаемся уговорить работать компьютер или микроволновку). Цель существования Искусственных Друзей определена извне: она в служении другим, как в знаменитом исигуровском «Не отпускай меня». Эта история (что удивительно, изначально писавшаяся для детей) о том, как базовые настройки вступают в конфликт с теми, которые можно трактовать как свободную волю.

Кадзуо Исигуро. Клара и солнце. Эксмо: Inspiria, 2021. Перевод Леонида Мотылева

«Аномалия» Эрве Ле Теллье

Что происходит: один и тот же самолет с идентичными пассажирами не может приземлиться дважды, в марте и июне — надо разбираться.

Роман, ставший самым популярным чуть ли не из всех гонкуровских лауреатов в истории главной франкоязычной премии, делает важную для шорт-листа «Ясной Поляны» тему двойничества основной. Это и неизвестно откуда возникшие близнецы героев, опередившие самих героев на три месяца жизни, и романные воплощения известных исторических личностей вроде Трампа, и копии-копии-копии: двойник героини Эйприл — April в то и дело возникающем по ходу книги стихотворении об апреле. Роман (разумеется, имеющий двойника: «Аномалию» пишет не только Эрве Ле Теллье, но и его герой Виктор) сам множится жанрами, творит собственные отражения, каждый из голосов персонажа — будто отдельная жанровая история.

Психологический триллер с фантастическим допущением, написанный математиком, обыгрывает двойничество со всех сторон, в том числе — как невозможность отличить подделку от оригинала.

Эрве Ле Теллье. Аномалия. Corpus, 2021. Перевод Марии Зониной

«Там, где раки поют» Делии Оуэнс

Что происходит: когда случается убийство, в нем обвиняют бедную Болотную Девчонку, потому что она чужая.

Недавно экранизированный роман о Болотной Девчонке на треть — трагическая история взросления вдали от прочего мира, на треть — сладкий любовный роман, еще на треть — ода природе. Здесь болота становятся не только местом жительства, но и источником вдохновения — совсем как стены, ставшие голосом и памятью героини «Всеобщей теории забвения» (и посыл, в общем, тот же: если нечто составляет весь твой мир, ты можешь в этом отыскать смысл). Книга, так полюбившаяся читателям за атмосферность и незатейливость, рассказывает историю self-made героини, прошедшей нелегкий путь от жительницы болот к исследовательнице ровно тех же болот.

Делия Оуэнс. Там, где раки поют. Фантом Пресс, 2019. Перевод Марины Извековой

«Чикита» Антонио Орландо Родригеса

Что происходит: выдуманная биография реальной женщины маленького роста, заставшей знаковые события конца XIX века — не менее интересующие повествователя, чем сексуальность героини.

Кажется, больше всего «Чикита» напоминает «Кроху» Эдварда Кэри, мифологизированную биографию мадам Тюссо — но с меньшим вторжением большой истории в историю частную. Героиню Чикиту на афишах обозначали как Живую Куклу, и в романе голос повествователя — нашего современника — временами как будто дублирует зрителя тех времен, увидевшего в Чиките в первую очередь расчетливую соблазнительницу, чьи внешние особенности придают еще больше привлекательности.

Здесь интересно, скорее, другое: обманщица-Чикита рассказывает историю биографу, предупреждая, что хочет скрыть свой голос за его голосом — а после текст попадает к повествователю, который «романист, то есть профессиональный лжец». Получается, «Чикита» отчасти — опять же роман о двойничестве, и о том, как сложно в многочисленных отражениях отыскать истину (и нужно ли это вообще).

Антонио Орландо Родригес. Чикита. Издательство Ивана Лимбаха, 2020. Перевод Дарьи Синицыной

«На закате» Хван Согёна

Что происходит: успешный предприниматель средних лет и неуспешная начинающая режиссерка — как иллюстрация всего, что делает людей неравными в достижении мечты.

«На закате» — история о растерянности перед жизнью, социальном неравенстве и необходимости выживать в те времена, пока мечта денег не приносит. Герои здесь представляются и говорят так, будто смотрят в зрительный зал, и постоянно повторяют одну и ту же информацию, чуть ли не каждую пару строк — будь то возраст отца героини, когда тот познакомился с матерью, или сожаления о собственном финансовом положении. Это одновременно и театрализованно, и очень жизнеподобно: в некнижной реальности люди тоже по много раз повторяют, что им кажется важным. От подобной манеры речи усиливается ощущение типажей: герои намеренно обобщены, как и те проблемы, о которых они говорят.

Хван Согён. На закате. Гиперион, 2022. Перевод Марии Кузнецовой

«Братья» Юй Хуа

Что происходит: когда в стране все меняется, два очень непохожих сводных брата идут разными путями.

Роман «Братья», одновременно грубовато-смешной и беспощадный, рисует гротескную историю жизни Бритого Ли и Сун Гана из провинциального Лючжэня, отчасти напоминающего любую российскую деревню (возможно, подобный эффект достигается еще и тем, что все творчество Юй Хуа удивительно близко русской литературе). Вот местные мужчины исходят завистью к Ли-подростку, сумевшему подглядеть за красавицей в нужнике и выгодно продающему устный рассказ об этом событии (отец Бритого Ли и вовсе умер за таким занятием — задохнулся в сточной канаве, так что сын в семейном деле преуспел несравнимо больше). А вот насмерть забивают человека. Вот специфика местного полового воспитания и роль в этом деле телеграфных столбов. А вот местный бордель. От смешного к страшному, от незначительного к большой истории. Юй Хуа постоянно раскачивает повествование, показывая, какими хрупкими оказываются любые желания героев.

Юй Хуа. Братья. Текст, 2015. Перевод Юлии Дрейзис

«Piccola Сицилия» Даниэля Шпека

Что происходит: обретение новой родственницы помогает расследовать семейные тайны времен Второй мировой и разобраться в личной истории.

Список героев в конце этой книги приходится как нельзя кстати. Рассказчица узнает, что у нее есть еврейская родня: незнакомая прежде приемная дочь ее деда, служившего в вермахте, — и это запускает цепочку расследований семейного прошлого. Дальше легко запутаться: у сводной тети родные отец и мать — неродные брат и сестра. Но тетю растит не отец, а дед рассказчицы, оставивший биологическую дочь, и никогда с ней и внучкой не видевшийся. В целом «Piccola Сицилия», разумеется, гораздо больше этого хитросплетения связей — семейная сага о выборе, превратностях судьбы и о том, как можно прожить целых три разные жизни безо всякого фантдопущения.

Даниэль Шпек. Piccola Сицилия. Фантом Пресс, 2020. Перевод Татьяны Набатниковой

«Дрожь» Якуба Малецкого

Что происходит: три поколения, две семьи и одно проклятие — в военное время и после него.

«Дрожь» и «Сто лет одиночества» многим хочется сравнить, конечно, не только из-за дождя, повторяющегося в начале описываемых событий и тридцать один год спустя. Главное чувство от этого очень сжатого семейного романа, в котором нашлось место и событиям истории, и родовому проклятию, — ощущение той же нереальности персонажей, которое свойственно и героям Маркеса: не поймешь, уже мертвые или пока живут. Героиня осознает, что собака прокусила ее запястье, только когда кровь пятнает чужую рубашку. Герой узнает, что у него больше нет ног, только когда видит их отсутствие. Также они не сразу понимают чужую боль: один из персонажей по кличке Лоскут произносит фразу, которая много раз на другие лады повторяется после: «Убивать — это сам чудесный, сам прекрасный вещь на свете»; мальчик душит кота (кот останется жив), мужчина начинает закапывать заживо напавшую на его дочь собаку — и прыгает в яму освободить животное. То, что грань между живыми и мертвыми не очень понятна, объясняется довольно просто: время начала «Дрожи» — война, не отступающая от героев даже, когда фактически завершилась.

Якуб Малецкий. Дрожь. АСТ, 2021. Перевод Дениса Вирена

«Путешествие вокруг дикой груши» Петера Надаша  

Что происходит: семь рассказов о потаенном — от кафкианских до реалистичных.

Описать то, что люди друг от друга скрывают, — задача, которую ставит писатель еще в первой повести «Библия», открывающей этот сборник. Герои молчат о том, кто на самом деле повинен в гибели собаки. О том, что сын хозяев издевается над юной прислугой. О том, почему семейная Библия (ценимая матерью в смысле не религиозном, скорее, как памятный предмет: книга скрывала листовки, которые мать разносила во время нацистской оккупации) оказалась у этой прислуги. И апогея идея достигает, как кажется, даже не в блестящем эссе «Собственная смерть» и не в рассказе, давшем название сборника, а в короткой (во всем, кроме названия) «Сказке про двух царевичей, перепутанных при рождении, и про ангела их хранителя» — забавной и жестокой. Подслеповатая нянька подменила ненароком царевича кровавых нациков идентичным младенцем народа истых шовинистов. И хотя маленький Пиромаша был склонен к воровству, а Клептомаша — к поджигательству, подмены никто не заметил. Народы скрывали, что особых различий между ними и не было никогда.

Петер Надаш. Путешествие вокруг дикой груши. Издательство Ивана Лимбаха, 2021. Перевод Вячеслава Середы


Читайте «Литературно» в Telegram


Это тоже интересно: 

Диктатура в Иране, кавказский нуар и дворяне-оборотни


По вопросам сотрудничества пишите на info@literaturno.com