Интервью

«Сложно привить ребенку что-то доброе и ценное в приказном порядке»: автор романа «Папа» Павел Манылов размышляет об отцах и детях, бизнесе и жизненном выборе.

В издательстве АСТ вышел дебютный роман Павла Манылова «Папа», молодой герой которого не хочет повторять судьбу своего небогатого отца-врача и стремится реализоваться в бизнесе. Действие происходит в девяностые, непростые испытания подтолкнут героя к пересмотру жизненных приоритетов. Книжный обозреватель Александр Москвин поговорил с автором «Папы» об атмосфере времени, энергии азартных игр, благородстве, бизнесе и решающей роли маленького выбора на судьбоносных развилках. 

Нетрудно заметить очевидные параллели между вашей биографией и судьбой Кости, главного героя романа «Папа». Насколько эта книга автобиографична?

«Папа» — это художественное произведение, не мемуары, но все, что там происходит, так или иначе происходило со мной, моими близкими и друзьями. Конечно, не напрямую — в книге все события смиксованы, персонажи собраны из разных элементов. Есть абсолютно автобиографичные эпизоды — например, первая сцена, где главный герой вместе с другом продают фикус. И, конечно, в книге настоящий папа — мой отец, врач скорой помощи Владимир Семенович, сейчас он уже на пенсии. После того, как у меня зародилась идея романа, я спрашивал папу о разных случаях из его практики, и он присылал мне их эсэмэсками. Все, что связано с медицинской линией, вообще придумать невозможно, будет неправдоподобно. Чтобы получилось более художественно и интересно, я что-то добавлял, гиперболизировал. В целом, процентов на 60-70 книга автобиографична.

Действие разворачивается на сломе эпох, когда заканчивались девяностые и начинались нулевые. Чем вам особенно запомнилось это время?

Девяностые в Москве и девяностые в Ижевске, где я родился и вырос, — это разные времена. Если взять некий набор клише, который ассоциируется с этим временем, — неразбериха, новые русские, бандиты, то все это закончилось в Ижевске году к 2010-му. В провинции не было какого-то резкого перехода. Когда я в 2007-м переехал в Москву, то ярко и наглядно ощутил, что здесь уже совсем другая эпоха, а там — еще немножко та, прежняя. Вообще, я ни про одно время ничего плохого не скажу. Первые одиннадцать лет у меня было обычное советское мальчишеское детство, счастливое и беззаботное, оно мне очень нравилось. Потом я жил в девяностые, когда все было непонятно, но мне тоже нравилось, конечно, за исключением того, что мои родители, врачи, из уважаемых людей превратились практически в нищих. Потом наступили совсем другие времена, когда я уже переехал в Москву. Эти эпохи очень разные, но каждая логически вытекала из предыдущей. Может быть, это черта моего характера, но я благодарен каждому времени и всему, что со мной происходило. В девяностые я был подростком, тогда все воспринималось проще. А затем уже занимался серьезным бизнесом, и это было на волне какой-то романтики, на кураже, будто в остросюжетном фильме.

Сейчас набирают популярность книги, основанные на реальном жизненном материале, — автофикшн, автобиографическая или автопсихологическая проза. Как вы считаете, чем обусловлен спрос именно на этот формат?

Каждый творческий человек в первую очередь пишет, рисует, снимает, поет о себе. Мне не интересно писать о времени — это просто форма, которую я знаю. Если бы я родился в другое время или в другой семье, то выбрал бы другую форму. Есть какие-то переживания, которые ты реально испытал — одни причиняют боль, другие доставляют радость, и все это выплескивается и воплощается в определенной форме. Что касается читателей, наверное, им нравится, что в этом больше правды. У людей, которые лет на десять младше меня, жизненный опыт в плане событий и душевных переживаний более скуден. Конечно, сейчас благодаря гаджетам и интернету можно изучить все, что связано, например, с Японией, ни разу там не побывав, но реального судьбоносного опыта, который оставляет отпечаток, было меньше. Наверное, поэтому их и захватывают истории, которые реально прожиты и прочувствованы.

Ваша книга отражает конфликт отцов и детей — это одна из вечных тем мировой культуры. Как считаете, что нужно разным поколениям, чтобы преодолеть этот конфликт и найти общий язык?

Все начинаешь понимать, лишь когда сам становишься отцом. Когда я был только сыном, я многого не мог осознать и ощутить, а сейчас у меня у самого трое детей. От отца вообще требуется много терпения и понимания. В романе есть Сан Саныч — папа девушки. Человек он неплохой, но настолько жесткий и властный, что практически не давал дочери свободы. Так очень сложно привить ребенку что-то доброе и ценное. Потому что, если действовать в приказном порядке, эффект будет отрицательный. Конечно, нужно контролировать, видеть какие-то рамки, не выпускать за них, иначе ребенок уйдет не туда, произойдет разрыв, последствия которого будет очень сложно преодолеть. Есть пределы, за которое не надо выпускать, но внутри нужно давать свободу. У ребенка будет свое мнение, возможно, возникнет даже антагонизм, но хотя бы он поймет, что такое хорошо и что такое плохо. Нужно много терпения. Нужно все подтверждать примером. И ни в коем случае нельзя пытаться привить ребенку то, во что сам не веришь.

Русская литература еще со времен Пушкина и Достоевского проявляла большой интерес к теме азартных игр. Главный герой вашего романа тоже посещает казино, играет на ставках. Почему вас привлекла тема азарта?

Вообще, у меня есть мечта снять что-то вроде сериала об игре как таковой. Не просто о казино, а именно о самой игре — таком своеобразном сгустке энергии. Многих волнует, что такое деньги, что такое любовь, а я хочу разобраться, что такое игра. Кстати, «Пиковая дама» Пушкина и «Игрок» Достоевского как раз об игре как о форме — не просто о казино в Рулетенбурге, а о том, как игра затягивает, закручивает человека. Я сам полтора года студентом работал в казино и даже защитил в вузе диплом об игорном бизнесе. С уверенностью могу сказать, что игра — это дьявольское порождение. Без всяких шуток. Все, кто связан с казино, видят, как меняются люди по ту сторону рулетки. Когда-то в Ижевске было много казино, и во всех действовало правило, запрещающее крупье играть. Многие считали, что это связано с опасением, будто крупье знают какие-то секреты и могут выиграть у казино. На самом деле нет. Как только крупье начинает играть, он становится игроком и перестает быть крупье, свои профессиональные обязанности он выполнять не уже сможет. Попав в ажиотаж, в энергию игры, человек сильно меняется. Я иногда люблю поиграть, когда бываю в Европе. Для меня это просто развлечение — примерно, как купить дорогой билет в театр. Вот есть у меня какая-то сумма, и я готов ее потратить: выиграл — хорошо, проиграл — просто ухожу.

Вы долгое время занимались бизнесом. Как удается сочетать в своей жизни два таких непохожих друг на друга занятия как бизнес и литература?

Сейчас я бизнесом практически не занимаюсь. Мысли покончить с ним возникли у меня лет шесть-семь назад, но принять окончательное решение помог ковид. Я сидел дома и в какой-то момент понял, что зарабатывание денег не приносит мне счастья, удовольствия. Мы живем за городом, поэтому я много гулял по лесу и писал. Из-за этого весьма болезненный и тяжелый период пандемии оказался для меня довольно счастливым. Потом я ушел с оперативного управления своими проектами. Что мог продать, то продал, а деньги вложил в консервативные финансовые инструменты — акции, недвижимость. Я стал вести совершенно иной образ жизни. Начал много путешествовать, что привело к некоторым интересным проектам. Писал сначала заметки, потом истории. Книга даже вышла — «Путешествия как искусство». Я отучился в нескольких сценарных школах, и они мне очень много дали, особенно в плане самоорганизации. Конечно, остались какие-то дела, бизнес-процессы, но в целом моя жизнь теперь — это только литература.

А вообще есть между литературой и бизнесом что-то общее? Может быть, какие-нибудь стратегии достижения успеха?

Нет. Для меня было гигантским потрясением осознать, насколько это разные сферы. В бизнесе критерии успеха понятны и очевидны. Деньги у тебя прибавляются — молодец, уменьшаются — недорабатываешь. Винить некого. Все логично, никаких рефлексий. Я человек математического склада ума — люблю, когда все понятно, подсчитано, разложено по полочкам. А в литературе совсем по-другому. Напишешь пару страниц и считаешь себя чуть ли не гением, а через пару часов перечитаешь и думаешь: «Что за ерунда? Кто это вообще будет читать?». Раньше я думал, что муки творчества — какой-то бред, только у лентяев такое бывает, а потом ощутил это на себе. С другой стороны, эти муки творчества разгоняют тебя, дают всплеск энергии, мотивируют сесть и писать. Я очень хочу, чтобы мои книги продавались, чтобы их читали, чтобы появлялись отзывы — любые. Я благодарен судьбе, что сейчас абсолютно свободен в своем выборе, в своей жизненной позиции. Раньше я и не думал, что буду писателем. Просто хотел комфортно жить, но достигнув какого-то комфорта понял, что двигаться дальше в этом направлении мне не особо интересно.

Мы живем в непростые времена. Какие проблемы и возможности сейчас, на ваш взгляд, возникают перед литературой и в чем вы видите задачу писателя?

Писать о времени сейчас еще слишком рано, если вы не военкор. Давать какие-то оценки с исторической точки зрения можно будет позже. Мои планы на новые романы не изменились, хотя в том, который я пишу сейчас, пришлось слегка переделать небольшую историю, связанную с одним из героев. Меня больше интересует не то, как человечество движется из столетия в столетие или меняется общество в целом, а поступки отдельного человека, конкретный выбор, маленькие развилки. Когда меня спрашивают, о чем я пишу, не хочется отвечать просто — о времени, о девяностых, о папе; хочется найти самую суть. Для себя я формулировал это импульсами сердца. Недавно прочитал у Конфуция, чем отличается благородный муж от низкого человека. Низкий человек не считает маленькое добро добром, поэтому его не делает, и не считает маленькое зло злом, поэтому его делает. У благородного мужа все наоборот — он делает маленькое добро и не делает маленького зла. Выбор между благородным мужем и низким человеком происходит не в судьбоносные времена, а на маленьких развилках, человек их порой даже не замечает. Но все решается именно на них, а когда появляется большая развилка, все уже определено. Поэтому, мне кажется, сейчас надо писать о человечности и о маленьком судьбоносном выборе, который нас по-настоящему закаляет.


Читайте «Литературно» в Telegram


Это тоже интересно: 

Книги ноября: остров невезения в море спокойствия


По вопросам сотрудничества пишите на info@literaturno.com