Роман Михаила Гиголашвили «Тайный год», описывающий две недели жизни царя Ивана Грозного, был опубликован в феврале 2017-го, а уже сейчас, буквально несколько месяцев спустя, выходит его переиздание. За это время Гиголашвили стал лауреатом «Русской премии», одновременно «Тайный год» умудрился попасть в короткий список «Большой книги» и лонг-листы всех остальных крупных премий: от «Нацбеста» до «Русского Букера». О том, чем Россия XVI столетия похожа на сегодняшнюю страну, заслуживает ли Иван Грозный благодарной памяти и что нам могут рассказать о царе его галлюцинации, с писателем Михаилом Гиголашвили поговорил корреспондент «Литературно» Вячеслав Ярощук.
Уже сейчас выходит переиздание «Тайного года». Вы ждали такого успеха?
Нет, не ждал. Я думал, что мой текст будет тяжел и слишком специфичен для широкой публики, но это оказалось не так: книгу заметили, читают, что не может не радовать, учитывая, что ремесло прозаика — это одиночество и молчание, и такие всплески интереса ему необходимы хотя бы для того, чтобы понять, что он не зря тратит и меняет свою жизнь на писанину.
А почему вообще вы решили рассказать про царя Ивана? Как появилась идея?
После прочтения его прозы, стихов, после его музыки я увидел в Грозном человека, стоящего перед дилеммой «быть ли христианином, прощать врагам своим и подставлять щеки или быть грозным владыкой, который огнем и мечом мстит и воюет и от которого шарахаются народы (и свой в том числе)»? Дальше стал копать глубже, читать материалы, историю, и Грозный открывался передо мной своими новыми необычными сторонами. Захотелось поделиться этими знаниями. Кстати, в своем христианском исступлении он напомнил мне первых христиан: у него на лбу был мозольный нарост от биения об пол во время молитв.
Не очень понятно, как роман, стряхивающий с фигуры Грозного позолоту, смог понравиться русскому читателю, который часто в разговорах о далеком прошлом «далекое» подразумевает как «великое». Как вы думаете, каким образом удалось пробиться сквозь национальную гордость?
В романе я был сосредоточен на трагедии одной личности, все остальное передано через эту призму. И этой личностью, при ближайшем рассмотрении, вполне можно гордиться, и пробиваться никуда не надо. Мне кажется, что роман не стряхивает с Грозного позолоту, а наоборот, золотит его, подпитывает эту гордость. Ведь Иван Грозный, покорив Казань и Астрахань, Пермский край, область войска Донского, Башкирию, Ногайскую Орду, заложил основы Российской империи (начал этот процесс Иван Великий, дед Грозного). Грозный перевалил через Урал, начал движение в Сибирь, взял Кабарду, усмирил черкесов, был вынужден вести 30 лет оборону северо-западных рубежей от сильной Польши и хищной Швеции. Параллельно он прекратил усобицы, реорганизовал армию, приструнил крымчаков, составил земельные кадастры, ввел Судебник, создал систему церковно-приходских школ, запретил рабский труд, упорядочил налоги, начал чеканку собственных денег, открыл первую типографию и т. д., а в народном фольклоре Иван Грозный изображен всегда мудрым, строгим, но справедливым (а фольклор не врет) — чего еще надо, чтобы царю-человеку ставили памятники?.. А Грозного — смешно — нет на памятнике «Тысячелетие России». Кому, как не ему, быть там в главной роли?
На ваш взгляд, минусы его правления не перевешивают плюсы?
Трудно сказать. Думаю, что нет. Он просто не сумел осуществить всего, что задумал, в том числе и сближение с Западом (его сватовство и письма к английской королеве Елизавете были неспроста, а с далеко идущими целями взять с двух сторон Европу в тиски). В любом случае, Смута и проигрыш Ливонской войны произошли после смерти Грозного. А после Грозного сближением с Западом занялся Петр I, начал рубить окно в Европу, но после его смерти опять началась, как обычно на Руси после смерти тирана, смута и засилье немцев.
Как вы считаете, есть общие черты у России времен царя Ивана и России сегодняшнего дня?
Кажется, что корневые проблемы русской истории «кто виноват» и «что делать» были актуальны и тогда, и сейчас (я перечитываю «Петра I» Толстого, и там те же дела, что были у Грозного). Впрочем, разве не логично, что в империи, основанной Грозным на монголо-византийский манер, продолжают действовать законы, заложенные в нее изначально, в колыбели, и страна время от времени впадает в тиранию разного уровня жестокости и стихийности, после которой обычно следуют смута и резня?.. Испокон веков бранятся и дерутся бояре, князья подсиживают, чванятся и строят заговоры, опричники рыщут, режут, грабят, хватают, сажают, дьяки и стряпчие делят взятки и поборы, судьи требуют мзду – «золотого гуся» (жареного гуся, набитого золотыми монетами, как это случалось при Грозном), церковь сжирает все, что пролетает мимо, воеводы раздувают пожары, чтобы поживиться на войне, а народ молча взирает на все это — а что еще делать? — и радуется, что еще есть еда в лавках и отопление в батареях.
Видения, галлюцинации, сны персонажей помогают вам направить их мысли в нужную сторону. Это такой удобный писательский прием?
Сны, видения, болезни, мечты, глюки, навязчивые идеи, бред — излюбленные методы романистов. Конечно, через подсознание, в пограничной психической ситуации, в бессознательности обнажается зерно личности, ее истинные намерения, мысли и желания, и это для романиста очень удобно — показать через психо-экстрим правду о герое.
В «Захвате Московии» вы показали Россию глазами иностранца, а в романе «Тайный год» заставили Грозного завидовать заморским инновациям. Сравнение России с другими странами нужно для контраста?
Со стороны всегда виднее, глаз не замылен. Контраст есть. И то, что Россия в силу разных причин (включая революцию), сегодня отстает от Запада по многим позициям, тоже не секрет (недаром олигархи унесли из России 1,2 триллиона долларов именно туда, на Запад).
Вы сами много лет живете не в России. Как это сказывается на вашем творчестве, мировоззрении?
Моя родина — это благословенный Тбилиси, где я жил почти сорок лет, пока не уехал на работу в Германию, где живу уже 25 лет. Конечно, это сказалось на всем. На Западе я в известной мере стал другим человеком. Начал серьезно писать. В России я никогда не жил постоянно, только наездами, поэтому думаю, что и мой русский язык, и мои представления о «русском», вначале, в детстве, сложились в известной степени на основе русской классики (я вырос в семье двух профессоров русской литературы, где была очень литературоцентричная атмосфера), потом добавились новые знания, однако, возможно, я до сих пор нахожусь в плену этих моих коренных представлений.
Ваш Иван Грозный часто изъясняется долгими эмоциональными монологами, которые разрастаются больше из созвучий, чем из смысла, но никогда не переходят в бред. Кажется, что он интуитивно подыскивает лучшее слово, но проклятие оратора заставляет его озвучивать все и сразу. Мне это напомнило прозу Достоевского. Я ошибусь, если предположу, что вы хотели показать писательский талант Грозного через стиль Достоевского?
После университета я десять лет вплотную занимался текстами, черновиками, записными книжками Достоевского, написал диссертацию по теме «Рассказчики Достоевского» под руководством академика Фридлендера при Пушкинском доме (тогда часто ездил в Петербург, подолгу жил там). Начал докторскую на тему: «Литературный мир героев Достоевского». Тогда, кроме прозы Достоевского, я ничего не читал. Его стиль въелся в меня. Оттуда, возможно, у меня такое влечение к диалогу (или монологу-тираде в форме диалога с самим собой или со своим двойником). Однако задача в «Тайном годе» была иная — дать весь текст через отзвуки, отсветы, отклики стиля прозы самого Грозного (а уж если там появилось «достоевское» — то это комплимент).
Если бы Иван Грозный не верил в Бога, у него не было бы чувства вины, никакого сдерживающего фактора. С другой стороны, религия позволяла ему оправдать любую прихоть, поскольку он не сомневался в собственном божественном происхождении. Как вы считаете, вера царя Ивана — это скорее благо или зло для страны?
Тогда верили все (или почти все). В любом случае религиозность Грозного была благом — в эти моменты он бывал щедр, милосерден, много прощал, вносил деньги в монастыри и приюты, ездил на богомолье, кормил и одаривал нищих. Ведь он, как никто другой, знал, что царь — всего лишь человек в руках Бога, и только Бог ведет и первого царя, и последнего червя по жизненной стезе.
Михаил Гиголашвили. Тайный год. «АСТ», «Редакция Елены Шубиной», 2017.
Читайте также: