В конце сентября в продаже появится новая книга Чака Паланика «Приманка: бесцветные истории, которые раскрасите вы» — восемь ранее не публиковавшихся рассказов, щедро снабженных иллюстрациями-раскрасками от знаменитых комикс-художников. Нельзя сказать, что раскраски для взрослых от Чака Паланика успокаивают и снимают стресс: в одной из историй пассажиры «Титаника» оригинально трактуют правило «спасаем женщин и детей», в другой стареющая голливудская звезда пытается восстановить популярность с помощью вирусной интернет-кампании… Но для начала предлагаем прочитать фрагмент рассказа «Посмотрим, что будет» о том, как родители-атеисты решают отвадить от Церкви Радужных Стегозавров внезапно уверовавшую дочь.
ПОСМОТРИМ, ЧТО БУДЕТ
По прошествии времени их ошибка казалась весьма глупой. Перед переездом в Монтану родители Хизер взвесили все «за» и «против». Мизула выиграла у Юджина в Орегоне и Москоу в Айдахо. В Монтане они должны были начать все сначала. Там не было преимуществ Сиэтла, но никакое вальдорфское образование не могло компенсировать Хизер жизнь в неполной семье.
Они обсудили вопрос прививок. Они даже нашли решение проблеме стандартизированных тестов. Свой промах они поняли лишь тогда, когда второклассница Хизер пришла домой из новой школы и принесла с собой бумагу, рекламный проспект с яркой радугой. Она показала им его после дневного сна, когда они все вместе ели на кухне овсяное печенье.
На лицевой стороне проспекта была изображена группа улыбчивых ребятишек примерно возраста Хизер. Лет по семь. Стандартный набор цветов кожи. Поровну мальчишек и девчонок. К ним в «Фотошопе» были добавлены лев, бурый медведь, панда, большой цветастый попугай и спящий олень с белым хвостиком. А поверх них всех — стегозавр. Над этой сценой изгибалась радуга, на которой было написано: «Присоединяйтесь!» На развороте проспекта были обещания любви. Семьи. Жизни после смерти. На задней стороне, в белом квадрате, явно выделенном намеренно, кто-то резиновой печатью поставил название и адрес местной церкви, синие буквы которого уже начали расплываться.
Когда родители Хизер прочитали проспект, их дочь уже поверила в бесконечную жизнь. Она знала все на свете о демонах и об ангелах-хранителях и не сомневалась, что ее, Хизер, любит невидимый святой покровитель. Что тут могли поделать родители, если Хизер уже знала, что воссоединиться с ее настоящей, небесной семьей можно, только посещая церковные службы? Взяв еще одно печенье, ее отец многозначительно посмотрел на мать. Она допивала последнюю за день чашку кофе, которая не могла нарушить ее ночной сон. Все ясно: с воспитанием ребенка они не справились.
— Самое приятное в церкви, — сказала Хизер, — это когда на тебя всю нисходит Святой Дух.
Мама засомневалась, не подводят ли ее уши.
Папа, ничуть не смутившись, спросил:
— А Святой Дух нисходит на всех детей?
Мама Хизер хмуро взглянула на него. Она подумала: «Мистер…»
Но дочери сказала:
— Слово «всю» говорить не следовало.
— Почему это? — спросила Хизер, подумав: «С каких это пор слово “всю” стало плохим?»
Ее отец улыбнулся матери и тут же вставил:
— Святой Дух, похоже, точно знает, когда нужно появиться.
Подразумевал он только одно — Брайана. А Брайан был причиной, по которой они уехали из Сиэтла.
— Не смейтесь, — сказала Хизер, вздохнув, словно ее родители — идиоты. Она закрыла глаза и радостно улыбнулась, как будто она одна, одна только Хизер, знала секрет, который скрывался за тайной всего видимого. Приложив маленькую ручку к сердцу, она объяснила. — Дух нисходит внутрь меня!
Ее папа подавился печеньем, которое жевал, тремя длиннющими шагами пересек кухню и гостиную, закрылся в ванной, но даже гул вентиляции, шум мощного напора воды и спуск унитаза, прозвучавшие одновременно, не смогли скрыть его смех.
Не то чтобы родители Хизер и впрямь были идиотами. Их опыт подсказывал, что ребенка нужно знакомить с религией, выбирая самые скучные службы, самые душные церкви, самую неудобную одежду, самых вредных, всезнающих, вонючих стариков, и тогда ребенок получит жуткую травму на всю жизнь. А если ребенок будет ненавидеть церковь, отвечать на вопросы о Боге станет гораздо проще. Люди хотят верить, а дети — особенно. Плохие воспоминания о церкви, нанесшие урон детской психике, лучше бесконечных рациональных аргументов объясняли, почему мамочка, папочка и все по-настоящему умные гуманисты причисляют себя к атеистам.
Родители Хизер оттолкнулись от простой идеи: ребенку, который достаточно уверен в себе, не нужны ни церковь, ни любовь Бога. Чтобы ничего не усложнять, они просто не рассказывали своей дочери о Боге. Они не настаивали и на атеизме, ведь отрицание какой-либо идеи автоматически делает ее незыблемой. Стоило им упомянуть, что они не верят в Бога, и однажды Хизер точно ударилась бы в религию, пусть даже из чувства противоречия.
Они считали, что панды ничего по умолчанию не почитают. Человеку нужна социализация. Церковь обещала принять любого, а любовь Бога была трофеем, которым каждый не упускал случая похвастаться. Они только переехали в Мизулу, а друзья уже ждали их с распростертыми объятиями.
Следующий шаг был решающим. Нельзя было и надеяться, что Церковь Радужных Стегозавров окажется достаточно мерзкой, чтобы отвадить их дочь. Боже, запрети ей весело проводить там время, и она будет хотеть вернуться туда снова и снова. Запрети ей то, что приведет к следующему шагу, когда она станет ходить по окрестностям со стопкой свеженьких Библий и выполнять миссионерскую работу, ища заблудшие души в бесплатных столовых и на благотворительных мойках машин, а потом встретит какого-нибудь розовощекого богоугодного мальчика и они поженятся, — конечно же в церкви, — и не будет ни контрацепции, ни колледжа для Хизер, ни даже двухлетнего неполного образования. Вот так пара рациональных, прогрессивно мыслящих людей и проваливает свою задачу воспитания ребенка, производя на свет еще один элемент бесконечной проблемы.
Чтобы убедиться, что первое знакомство Хизер с религией станет поистине жутким, ее папа навел справки, которые привели их на порог Храма Крови Пророка, службы в котором было слышно за милю, благодаря размеру его колонок и крикам настоятеля, стоявшего за деревянным столом, который выполнял роль алтаря, и державшего в одной руке змею, настоящую змею, может, и не ядовитую, одному Богу известно, какого вида, но живую змею, а в другой руке — банку с прозрачной жидкостью, скорее всего с самогоном, но Бог его знает, не был ли это стрихнин или бензин, а проверить свою веру нужно было, сняв с нее пробу. «Ну чем не прекрасное воспоминание для Хизер?» — шептал ее матери ее отец, ведь это так здорово, навсегда откреститься от церкви из-за укуса змеи. Девочка идет на свою первую службу и смотрит, как один из ее родителей выпивает Христову кровь и падает замертво, и всё, лучше образа и не придумаешь, и он навеки запечатлен в открытом, впечатлительном детском сознании Хизер.
Они сели на один из задних рядов, и Хизер зажала в руке проспект со стегозавром. Теперь она не улыбалась, но не казалась и испуганной. Нет, ее взгляд был прикован к змее. Она прошептала:
— А где панды?
И принялась изучать людей, которые уже вышли в центральный проход и опустились на колени, а затем пали лицом вниз на голые сосновые доски, устилающие пол. Люди распростерлись на полу, как Джим Джонс, как «Храм народов», прямо у ног человека со змеей, люди принялись срывать с себя одежду, люди забились в экстазе, затрепыхались, как рыбы, зашлись в конвульсиях, и отец Хизер при этом прошептал: «Я сейчас разрыдаюсь», — неимоверно довольный, что они выбрали идеальную церковь для первого и последнего знакомства дочери с религией.
Эти святоши явно знали, как устроить настоящий бедлам. Старухи катались по полу, их юбки задирались до пояса, обнажая хлопковые трусы и исчерченные синими венами бедра, мужчины, слава Богу, лаяли и выли, как оборотни. И тут мама Хизер шепнула мужу: «Пожелай мне удачи», — поднялась на нетвердые ноги, вышла в центральный проход, оказалась по колено в безумцах, и ее окутал запах пота, к ней потянулись мозолистые руки, губы неразборчиво забормотали, маниакальные глаза попытались удержать ее взгляд, и она подошла к алтарному столу, обернулась к своей маленькой семье, и ее муж кивнул, расширив глаза, ожидая, что она превзойдет этих фанатиков, которые всю жизнь тренировались сходить с ума, и она увидела, как улыбается ее дочь, как она машет ей рукой, и махнула в ответ, и это маленькое движение превратилось в джазовую руку с растопыренными пальцами, в танцевальный элемент, который она помнила еще со времен занятий в школьном танцевальном кружке, и мышечная память помогла ей задействовать вторую руку, затем плечами пустить волну, затем сделать чирлидерский прыжок, широко раскинув руки, затем приземлиться в присед, совсем как на прослушивании для мюзикла «Кошки» в драмкружке, где она красовалась вовсю и вечно распевала подборку отрывков из мюзикла «Энни», а теперь случайно ударила по ребрам парочку падших христиан. Теперь даже самые одержимые прихожане попятились от нее, как в «Лихорадке субботним вечером» расчищая ей пространство, и она начала исполнять знакомую по фитнес-классу последовательность движений танца на шесте, и мама Хизер вспомнила кое-что из «электрик слайда», а затем перешла на «макарену», сделала пару финтов из «хоки-поки», несколько резких пинков, закачалась в ритме диско, исполнила танец YMCA, проревела припев «Не плачь по мне, Аргентина», повторила движения Мадонны, руками очертив квадрат вокруг лица, прошлась назад лунной походкой, и все прихожане затихли, пока она, мама Хизер, поборница справедливой торговли и мисс Рациональный Атеизм, всегда за чистый брейк-данс, всегда за чистый крамп, бесновалась посреди церкви, словно в центре обезумевшей толпы, и пела колыбельную, и пела «С Днем рождения».
Она снова взглянула на Хизер и увидела, что та залезла с ногами на скамью и закрыла голову руками, и приняла позу эмбриона, поджав колени к крохотной груди, не в силах смотреть, как ее мамочка один за другим выкрикивает джинглы из телевизионной рекламы, стоя на алтарном столе и размахивая над головой змеей, словно это ядовитое лассо, как она исполняет энергичный бак-н-винг, а затем снова смотрит на заплаканную дочку, после чего разрывает на себе блузку, при всеобщем ликовании светит бюстгальтером, трясет грудями и так резко задирает ноги, что одна из ее шпилек от «Прада» устремляется в полет, а затем ее губы выговаривают какие-то слова, а затем раздается звон стекла, и ее туфля пробивает дыру в витражном окне и застревает в нем, зацепившись каблуком за тот кусок, где еще недавно было лицо ангела, и мама Хизер выходит на финишную прямую, готовая вырваться на свободу, выжатая как лимон, покрытая потом, с растрепавшимися по голым плечам волосами, бездыханная, и церковь и прихожане расплываются у нее перед глазами, все устремляется в черноту и пропадает, и не остается никого, не остается ничего.
Человек со змеей пожал им руки у двери. Он сказал, что вера его паствы затухала. Когда их прошлого проповедника забрали, дьявольскими кознями увлекли в другую церковь, число прихожан значительно сократилось. Он бросил взгляд на группу людей, стоящую в передней части нефа. Жалкие остатки былой паствы не пощадило время. Среди них были и люди помоложе, прикованные к инвалидным креслам, некоторые с осунувшимися лицами и тиками, выдававшими деменцию. Настоятель снова посмотрел на маму Хизер. Он спросил, сможет ли она заглянуть к ним в одну из следующих недель. Он сказал, что они будут рады, если она станет для них живым свидетельством веры. Один человек отделился от группы и, хромая и пуская слюни, подошел к ней, а затем опустился на колени и поцеловал ее босую ногу.
В машине, сидя на заднем сиденье, Хизер рыдала всю дорогу домой. Ее мама за рулем сказала:
— Лучше лаборатории и не придумаешь.
Ее задело, что муж этого не понял. В их распоряжении была толпа верующих, отчаянно желающих пресмыкаться перед чем-то. Честных, обычных людей. Их веру можно было обратить в социально позитивное, в полезное для окружающей среды русло. Она думала: «Посмотрим, что будет». Не отрывая взгляда от дороги, она сказала, что из этого выйдет отличное социологическое исследование. Может, даже мемуары. По меньшей мере, блог.
— Мне надоело играть в дочки-матери, — сказала она, — и всем во всем угождать.
Она готова была снова попробовать вернуться на рынок труда. Было странно нажимать на педаль босой ногой.
— Каждую неделю, — продолжила она, — мне нужно высвобождать свое внутреннее безумство.
Муж не согласился с ней.
— Книги мало, — сказал он, кивнув при этом и устремив глаза куда-то вдаль. Никто не стал упоминать искалеченных, престарелых, умирающих людей, которых нужно было вовлечь во все это. Отец Хизер просто сказал:
— Получится отличный документальный фильм.
После обеда, после подготовки домашнего задания на следующий день, после того как Хизер уложили спать, ее отец спросил у матери:
— Ты там сказала правду? Она ответила не сразу. Они лежали в постели. Она читала книгу о Маргарет Мид, которую сохранила еще с институтских времен.
— Во время представления, — уточнил он.
Он смотрел в ноутбук и что-то искал. Поиск: «хореография». Поиск: «отрыв».
— Чего я только там не сказала, — заметила она.
Он медленно, явно цитируя, повторил:
— «Да, я трахалась с Брайаном».
Она отвернулась, поджала губы, внутри нее все похолодело и превратилось в вакуум, она не знала, вступить в драку или сбежать, как всегда, притворившись спящей. Собравшись с силами, она спросила:
— И с чего бы мне об этом вспоминать?
Теперь не сразу ответил он. Не отворачиваясь от экрана, он прекратил стучать по клавиатуре.
Она запомнила номер страницы и отложила книгу.
— Тебе стоит проверить слух, — сказала она и выключила лампу на тумбочке.
Чак Паланик. Приманка: бесцветные истории, которые раскрасите вы. Издательство «АСТ», сентябрь 2017.