Текст

Илл.: Леха Никонов / ©Zoccolo

Фрагмент из новой книги «Тотальный джаз» лидера группы ПТВП Лехи Никонова, в котором музыкант рассказывает о кроваво-музыкальном безумии на одном из концертов «Химеры».

Лидер панк-группы ПТВП, поэт и музыкант Леха Никонов выпустил книгу «Тотальный джаз», куда вошли более 60 стихотворений и одноименная поэма, названная по песне культовой андеграундной группы «Химера». Описываемые события произошли, когда автору было около двадцати: «Все эти годы я молчал, связанный одной старой клятвой, и только сейчас решил приступить к изложению приключений двадцатилетней давности», — рассказывает музыкант.  Выборгские криминальные разборки и подпольная музыка в питерском клубе TaMtAm, странные вещества и перестрелки, хардкор и астрология — об этом и не только вспоминает Леха Никонов в своей новой книге «Тотальный джаз».

Для начала предлагаем вам фрагмент, где автор рассказывает о кровавой жертве во время выступления Эдуарда «Рэдта» Старкова — поэта, лидера и вокалиста культовой петербургской группы «Химера».

ОГОНЬ ДОЛЖЕН ЖЕЧЬ

Фрагмент пятой главы

Серафим, стоявший рядом со мной и Михеевым, вдруг что-то закричал и начал расталкивать остальных. Вместо того чтобы возмутиться, все стали делать то же самое, уже через минуту зал походил на картинку из старого учебника физики, изображающую броуновское движение, только частицей этого движа стал каждый, кто находился в зале. В это мгновение рухнула невидимая, но такая четкая граница между залом и сценой. Каждый из нас очутился на ней. Рэд трубил в свою изогнутую трубу, а правой рукой выводил на гитаре, что была ему так послушна, знаменитую мелодию из «Капитана Никто». Новые образы наполнили сцену и зал или зал и сцену, потому что теперь все перемешалось.

Поток звука был настолько сильным и агрессивным, что, казалось, еще немного — и его сила сметет нас и все вокруг. Слушатели впали в беспамятство. Тела, уже не принадлежавшие людям, хаотично метались по клубу, сталкивались друг с другом точно молекулы. Рэд, весь мокрый, кричал слова очередной песни под оглушительный шум, создаваемый музыкантами, теперь все стало окончательно похоже на четко спланированный мистический ритуал.

«Я рухнул в огромную пропасть, я встретил ангела в клинике», — он кричал эти слова, и, казалось, сейчас что-то должно произойти. Все в зале кроме меня и звукорежиссера начали еще оголтелее расталкивать друг друга. То, что было только что движением разрозненных частиц, вдруг стало единым целым. Это была вовсе не толпа. Нет! Что-то произошло во время этой песни, и все мы стали единым бессознательным, получающим сигналы от чего-то самого главного. И это главное находилось на сцене!

Тем временем Рэд вытащил неизвестно откуда взявшийся огромный шприц и резко, будто нож, воткнул его в вену на левой руке. Музыканты, казалось, не замечали ничего, но странным образом музыка зазвучала еще оглушительнее — или это только казалось — в данной ситуации эти два всегда разрозненных понятия вдруг сошлись в единой точке. Хлынула кровь. Шприц наполнился алой жидкостью. Вытащив его, Рэд резко развернулся вместе со своей гитарой и, подойдя к тряпке, что изображала занавес, начал выводить на ней своей кровью из шприца те же символы, что я видел вокруг себя и на телах окружающих. Красное на красном! В этот момент все находившиеся в зале люди, которые только что крутились в сумасшедшем судорожном танце, резко остановились, захваченные и испуганные происходящим.

То, что мы привыкли называть музыкой, та структура, о которой была речь выше, здесь на первый взгляд отсутствовала. Казалось, все, что играла «Химера», было чем-то неотрепетированным и сыгранным на ходу, но странным образом эта какофония при более или менее внимательном слушании вдруг оборачивалась четко и убедительно сколоченной структурой. Тогда, в ту минуту, я понял, что вижу что-то незаурядное и магическое, что-то выламывающееся из всех представлений. Слушая эти композиции, вы отчетливо понимали, что это импровизация, и только где-то там — на границе сознания и без — постепенно вырастала уверенность, переходившая в твердое и непреклонное осознание: это структура, структура четкая и работающая. Изнанка реальности, проявившись в этом нарастающем хаосе, внезапно оказалась куда натуральнее ее самой, а рациональное отступало перед напором трансцендентного и интуитивного!

Рев, что издавала рэдовская гитара, нарастал, и незаметно композиция перетекла в другую. Ритм, что был до этого так настойчив, агрессивен, вдруг превратился в нечто себе противоположное: вместо концентрации на самом себе — зажил своей жизнью, к которой надо было приноравливаться. Басист совсем уже неритмично бил по своей четвертой струне, подчеркивая эту необходимость, виолончель зазвучала так трагично, что казалось, еще немного — и вся музыка станет каким-то воплем или стоном.  Барабанщик уже не настаивал на ритме, дробь его палочек зазвучала как на плацу, будто перед казнью.

Рэд внезапно подкинул вверх гитару, и та, издавая предсмертный вой, взлетев, затем ударившись о пол, загудела сиреной еще сильнее. Дионисийский гул этот, колеблясь, все нарастал, казалось, что финал будет кошмарен. Рэд поднял изрисованную странными татуировками руку, в которой блестела, переливалась разноцветными огнями ржавая заточка, взявшаяся неизвестно откуда. Он со всей мочи ударил себя острием прямо в живот. Брызги крови полетели в зал, на лица зрителей. Все оцепенели. Он полоснул себя по животу, теперь крест-накрест. Еще! И еще! Подобно древнему богу войны Марсу, стоял он, полуголый, облитый кровью, подсвеченный прожектором на этой странной сцене, и вороны с чайками кружили над ним. Бездна у его ног все расширялась, но он, не обращая никакого внимания на этот гипноз пустоты, только еще ожесточеннее бил по гитарному грифу. Будто кровавая радуга нависла над ним. Гул гитары, отброшенной так жестоко, нарастал. Происходящее неудержимо и бесповоротно сваливалось в какую-то трагедию, непредвиденную никем. Над сценой висела огромная стальная перекладина. Подпрыгнув и перекинув через нее ноги, Рэд повис вниз головой под страшное, жуткое гудение и барабанную дробь.

В этой книге чудес куда больше, чем в моих остальных сочинениях, но из всех этих чудес самым жутким было то, что я увидел тогда. Будто принесенная жертва, свисал он с этой страшной перекладины, весь облитый кровью, которая струей лилась на пол, била в него, и все, кто был в зале, не могли отвести глаз от этого жестокого зрелища. Гул нарастал и нарастал, а внутри него кошмарной точкой пульсировала барабанная дробь. Напряжение усиливалось хотя, казалось, дальше уже некуда, и должно произойти что-то непоправимое, то, что уже никогда не изменишь, и мы все, как завороженные, наблюдали за этой корридой.


Леха Никонов. Тотальный джаз. 2018. 


Читайте «Литературно» в TelegramInstagram и Twitter


Это тоже интересно: 

Алексей Румянцев: «Чехов пленных не берет»


По вопросам сотрудничества и рекламы пишите на info@literaturno.com