Проект литературных чтений «Они ушли. Они остались» памяти поэтов, умерших молодыми в конце XX и начале XXI века, получил широкое освещение в прессе и массу неоднозначных откликов — от горячей благодарности до обвинений в спекуляции. Это, как и то, что чтения проводятся вот уже семь лет, говорит по меньшей мере об интересе к проекту. Он был задуман в 2012-м литературтрегером Борисом Кутенковым и президентом «Илья-премии» Ириной Медведевой, матерью погибшего в 1999 году молодого поэта Ильи Тюрина. По итогам первых трех сезонов вышла антология, посвященная поэтам, рано ушедшим в нулевые и девяностые.
В мае нынешнего года состоялись шестые чтения, во время которых был представлен второй том антологии «Уйти. Остаться. Жить». На этот раз — памяти поэтов, умерших молодыми в семидесятые (первая часть) и восьмидесятые (вторая). В общей сложности — 51 имя: биографии, подборки стихов, статьи. Среди поэтов и малоизвестные, неуслышанные, и очевидные звезды, такие как Николай Рубцов, Геннадий Шпаликов и Александр Башлачев. О своем впечатлении от прочитанного рассказывает писатель и сонграйтер Ана Колесникова.
― И ничего не надо откладывать. Зарыты в каменные рвы, о, не воротимся, увы…
― Это Франсуа…
― Нет, это Рембо. Артюр Рембо. Умер в девятнадцатом веке. Очень талантлив и очень несчастлив.
― Он тоже?
― Да, ему отрезали ногу.
― Ах! Они все как сговорились.
(к/ф «Покровские ворота»)
Начну за здравие: автора «Покровских ворот», поэта и драматурга Леонида Зорина в антологию чтений «Они ушли. Они остались» не возьмут — ему в ноябре исполняется 95. Витальный критерий беспощаден: проект посвящен поэтам, «отмеченным печатью преждевременной (с точки зрения средней продолжительности жизни) кончины». На ум еще одна киноклассика: когда в бергмановском «Фанни и Александре» хоронят отца, десятилетний Александр в такт траурному маршу от горя вполголоса ругается: «Черт… дьявол… писька… дерьмо… ад… сатана…» До тех пор, пока сестра Фанни не начинает улыбаться. Вот примерно так же иногда хочется высказаться при чтении второго тома антологии «Уйти. Остаться. Жить». «Неприкаянность», «безвестность», «недооцененность», «жизнь перед лицом смерти», «немеркнущее напряженье», «разрушительно едкое одиночество» и, как следствие, «билет в одно лицо». «Мир не спас одинокого пловца», а потому мы будем «плыть, плыть, плыть мимо могильных плит». В первом томе — 22 неспасенных в 70-е, во втором — 29 поэтов, которых «безликая коснулась» в 80-е.
Игорь Поглазов повесился в неполные четырнадцать («черт… дьявол…»). Владимир Полетаев — в восемнадцать, Борис Габрилович — в девятнадцать. «Поэт Башлачев упал-убился из окна», а также с разных этажей вышли Николай Пророков, Илья Габай и другие. Сторонник ненасилия Юрий Галансков умер в лагерной больнице. Другой погиб на даче. Та умерла от лейкемии. Захлебнулся рвотой. Сердце. Печень. Почки. Дали чем-то по голове. Отравился. При невыясненных обстоятельствах. Трагически. Астма. Острый. Передозировка. Проще говоря, словами Сергея Дрофенко: «Я умер. Простите меня».
Кто-то стоял на Красной площади на «митинге семерых» (восьмерых, на самом деле). Кто-то лежал в психбольнице с шизофренией и алкоголизмом. Поэт Игорь Бухбиндер был диссидентом, и его сослали. Поэт Владимир Гоголев был глубоко верующим, и его убили, скорее всего, перепутав с другим диссидентом. Вадим Делоне умер во сне в Париже. Геннадий Шпаликов повесился в Доме творчества в Переделкине. Все это были очень разные люди, писавшие очень разные стихи. И именно разность сделала антологию о мертвых поэтах живой.
Будь критерий точнее — все могло быть иначе, скромнее и тусклее. Возьми составители, допустим, только самоубийц, лучше — совершивших суицид определенным способом (Роскомнадзор такие описания не одобряет, но вы же понимаете, что броситься с горя на меч — совсем не то же самое, что в жерло вулкана Этна из желания переродиться в бога), или только аутсайдеров, только диссидентов, только почвенников или только тех, кого спели под гитару, короче, возьми они «только» — вышла бы картина о «таких-то». А теперь получилось множество картин, сменяющих друг друга, кино об эпохе и людях, писавших «стихи при свете смерти» в одной «холодной доброй стране, большой и доброй стране».
Застрелившийся из охотничьего ружья контркультурщик Леонид Аронзон не похож на задушенного невестой задушевного лирика Николая Рубцова. Рубцов и Галимов были сиротами и бедняками, а Николай Данелия — единственным любимым сыном известных творческих родителей. Юлия Матонина работала истопником на Соловках, родила троих детей и покончила с собой в 25. Евгений Харитонов работал режиссером в московских театрах, проливал «Слезы об убитом и задушенном» герое-гомосексуале и умер от инфаркта в 40 сразу по окончании работы над пьесой. Бурятский гений, поэт-прозаик-драматург Намжил Нимбуев за свои 23 года перевел на русский семнадцать монгольских и одного бурятского поэта. Алтайского экспрессиониста Василия Бетехтина даже самые близкие считали «патологическим бичом», которому «любая работа была противопоказана». Все «авторы антологии упали в бездну». Возможно, правда, что не в одну и ту же. И уж точно падали по-разному.
Среди авторов статей о поэтах — писатели Дмитрий Быков и Вениамин Каверин, поэт Надя Делаланд, поэт и диссидент Наталья Горбаневская и многие другие. Статьи, кстати, тоже очень разные. Есть пафосные эссе с междометиями «ах» и очень спорными утверждениями. Есть сухие литературоведческие очерки с выражениями типа «деконструкция, лишающая стиховые аллюзии легитимирующей силы». Есть теплые воспоминания близких. Есть просто хорошие журналистские статьи. Есть даже диалог статей. Например, Лев Наумов заявляет, что Александру Башлачеву пиджак рокенрола был узок, потому что он поэт типа Лермонтова. А сразу после Ольга Балла напоминает, что вообще-то СашБаш о себе говорил: «Я человек поющий, с гитарой».
О некоторых поэтах по две статьи, о других только несколько слов и подборка стихов. Да что подборка — антология открывается отсутствием стихов: «На этом месте должна быть подборка Леонида Аронзона, но, к сожалению, публикация оказалась невозможной в связи с отсутствием согласия наследников». Поэт Лев Оборин посчитал это «невыигрышным ходом». Мне такая минута молчания в самом начале кажется оправданной — как метафора той самой «неуслышанности», степень которой выпуск антологии, конечно, поубавил, но всю, понятно, не устранить. Заодно, и тут лучше держать антологию в руках — около 700 страниц, это своего рода указание на то, с каким трудом шла работа: составители признаются, что больше всего она была похожа на археологические раскопки.
И вот они перед нами — евреи, русские, буряты, снегопоклонники и христиане, хмельные и кристально трезвые, светлые провидцы и певцы похорон, чудаки-абсурдисты и мастера щемящей лирики. «Незнакомый человек, вот тебе мои ладони». Все они, «продлившие молодость до бесконечности», сошлись, чтобы рассказать свою правду — о времени, о людях, о себе. Может, о чем-нибудь предупредить, может, что-то посоветовать: «Меня вам не видно, но вы у меня на виду». Все они «у-лиз-ну-ли» от безвестности.
Будем литературны в Telegram и Instagram
Это тоже интересно:
По вопросам сотрудничества пишите на info@literaturno.com
