Лауреат премии «Нонконформизм», прозаик и драматург Наталья Рубанова выпустила сборник короткой прозы «Хулигангел» ― второй том в авторской серии «Тёмные аллеи XXI век» (первый том, «Карлсон, танцующий фламенко», вышел в прошлом году). Чем Рубанова похожа на Настасью Филипповну из «Идиота», можно ли назвать ее прозу женской и при чем здесь стихотворение «Моя вагина» Галины Рымбу, размышляет писатель и критик Игорь Михайлов.
Слабонервных сразу и честно предупреждают: гротеск, парадокс, фарс, анекдот, сюр, сатира, абсурд! Жанровое определение более чем красноречиво. Если б Наталья Рубанова была, скажем, поваром, то в это блюдо, как говаривали в старом добром советском кинематографе, можно было бы добавить взрывчатку, чтобы подрывать мосты. Впрочем, она и подрывает ― стереотипы, штампы, устои и архетипы. Самый, пожалуй, типичный стереотип: «писать надо скучно и заунывно». С Рубановой не заскучаешь! И все-таки интересно: что ― это? Кто ― автор?
В предисловии к монографии Юнга «Архетип и символ» Алексей Руткевич писал: «Архетипические образы всегда сопровождали человека, они являются источником мифологии, религии, искусства. В этих культурных образованиях происходит постепенная шлифовка спутанных и жутких образов, они превращаются в символы, все более прекрасные по форме ― всеобщие по содержанию». Итак, сейчас будем разбираться, кто такая Наталья Рубанова: кающаяся грешница Мария Магдалина, а может и не кающаяся ― Настасья Филипповна, Марфа или Мария? Или кто еще? Для пущей наглядности можно оттолкнуться от портрета Настасьи Филипповны в «Идиоте»: «Необыкновенной красоты женщина… в черном шелковом платье, чрезвычайно простого и изящного фасона, волосы, по-видимому, темно-русые, были убраны просто, по-домашнему; глаза темные, глубокие, лоб задумчивый; выражение лица страстное и как бы высокомерное. Она была несколько худа лицом, может быть, и бледна…» Вылитая Рубанова! Но шутки в сторону: книга Натальи Рубановой «Хулигангел, или Далеко и Навсегда» ― дело нешуточное. И героиня ― смесь архетипов: такая вот «дивачка, над которой воспарили ангелы». Или хулигангелы?
― Ванька-собака, не удержался опять, а на аборт не решилась…
Итальянцы отмечают момент зачатия как особое событие. В русской традиции сей основополагающий момент упущен, а вот Наталья Рубанова вдруг окунает нас в это всеобщее материнство, лоно человечества, не боясь физиологизмов. Момент зарождения жизни… Тема весьма актуальная, тем более сегодня, когда жизнь умаляется. Я к месту, а может и не к месту, вспомнил стихотворение Галины Рымбу «Моя вагина». А еще картину «Происхождение мира» Гюстава Курбе. Маскулинность в литературе давно мигрирует в сторону женственности. И вот сквозь кровь и пыль, сквозь тектонический разлом праматери земли выходит… проза. «Женская»? Очень. Нежная, тонкая…
― Я могу дать ей обаяние. Шарм. Красоту. Летящую походку, ― пропел Туман.
― И только? Я подарю ей ум, эрудицию, интеллектуальную мощь, ― прошелестел Ветер.
― Ум без красоты, как и наоборот, для женщины губительны, ― заплакал Дождь. ― Я же могу дать ей гармонию. И покой…
Мне эти рубановские нетленки и тленки напоминают ритмическую прозу Андрея Белого. Симфонии или, к примеру, «Котика Летаева»:
― Я стою здесь, в горах: так же я стоял, среди гор, убежав от людей; от далеких, от близких; и оставил в долине ― себя самого, протянувшего руки…
к далеким вершинам, где:
― каменистые пики грозились; вставали под небо…
А вот у Рубановой:
― Пристегнула словечки “гонорар”, “роялти” и “тиражи”, привела цифры… Самюэль же смотрел на нее, не отрываясь, ― он слабо улавливал то, о чем она, Катя, Катерина, Катюша, Катечка, говорила, пока наконец до него не дошло: ищет рыбное место, ну а его издательство таковым уже не является…
Ну а какие же нетленки без рассказов об издательствах и книгах? Это та питательная и кислотно-щелочная среда, в которой нынче вынужден обитать писатель! И ничего: жить нельзя, а писать ― можно!
Так вот, про Белого. Андрей Белый ― самый «женский» писатель. А Рубанова ― женственная. Мне кажется, у Рубановой, как и у каждого хорошего автора, в творчестве происходит некая сублимация. С заменой сексуальности на преподавательский инстинкт. Она, словно неудовлетворенная тем, что демонстрируют ее ученики (будучи по иронии судьбы еще и литагентом), сама бороздит просторы русского космоса и эйдоса.
― Единственный нормальный человек в нашей веселой и счастливой семейке ― это кот…
Бороздит смело, талантливо, сметая на своем пути литературные штампы, авторитеты, соперниц, как Маргарита на метле. Я бы назвал это письмо полетом валькирии.
― Кот же смотрит на нас с высоты шкафьего полета, подмигивает, а потом прыгает вниз так неожиданно, что до потери пульса пугает маму: та хватается за сердце, хихикает и умирает. Отец, окончательно трезвея от всего этого безобразия, тоже хихикает и умирает, предусмотрительно ложась рядом. Дед стреляет из ружья и, хихикая, испускает дух…
Наталья Рубанова называет это фарсом ― или Хармсом. И я Хармса вспомнил ― историю про то, как соседи, лишь услышат смех, так сразу одеваются и в кинематограф уходят; а один раз ушли ― так и больше не вернулись, кажется, под автомобиль попали… Ну чистое хулиганство, монопье, Хулигангел!
А что вы еще от нее хотели?
Наталья Рубанова. Хулигангел, или Далеко и Навсегда: нетленки, тленки и монопье. Лимбус Пресс, 2022
Читайте «Литературно» в Telegram и Instagram
Это тоже интересно:
По вопросам сотрудничества пишите на info@literaturno.com