Что не так с современной эротической прозой? Энн Канта, русскоязычная журналистка и писательница, автор романа «Эйфория», рассказывает «Литературно» о том, что сегодня представляет собой рынок эротической литературы в России и за рубежом, как нужно говорить о сексе и почему ей пришло в голову написать книгу о выпускнике Оксфорда, открывшем эскорт-агентство.
«Эйфория» — дебютный роман, и сразу в эротическом жанре. Почему вы выбрали именно эту нишу?
Не то чтобы я специально выбрала эту нишу… Сначала пришел сюжет, или, скорее, не сюжет, а образ — меня потащил персонаж: мужчина-проститутка в классическом костюме. Забавно, что сам по себе этот образ не отличается от того, каким подобный герой предстает к книгах или фильмах на эту тему, — достаточно вспомнить фильм «Американского жиголо» или более известный на постсоветском пространстве «Плащ Казановы». Но штука в том, что в большинстве случаев в подобных историях герой надевает классический костюм, чтобы произвести впечатление. Это часть его работы — выглядеть привлекательным персонажем для интимного свидания или для появления с ним в публичном месте, если речь идет об эскорте, не включающем в себя секс. Тот герой, которого я увидела, не хотел и не собирался никому нравиться — у него не было такой цели. Для него классический костюм — это не дресс-код, а естественный каждодневный выбор одежды. Потом стали возникать другие черты: частная школа, университет, должность преподавателя, определенный бэкграунд. А потом появился его друг Тони. Вот когда я увидела их вместе, внутри меня что-то щелкнуло: я должна была это записать.
Жанр возник как наиболее удачная форма для того, о чем я хотела рассказать. Мне вдруг стало интересно — каким может быть эротический роман о мужчине? Что будет происходить с таким персонажем и как это будет ощущаться с точки зрения автора и читателя? При этом не хотелось создавать такой, знаете, путеводитель по внутреннему миру проститутки, каким его представляют в большинстве книг и фильмов — человека, оказавшегося на социальном дне и вынужденного торговать собой. Мой герой делает это по собственному выбору. И это для меня наиболее интересно.
Вы наверняка более-менее знакомы с тем, что предлагает сегодня читателям рынок эротической прозы. Какой он, на ваш взгляд?
О, да. Это забавная сфера, в том смысле, что рынок, насколько я могу судить, до сих пор складывается, и его нынешнее состояние достаточно хаотично, как незастывшая магма на поверхности рождающейся планеты. Отсюда огромное количество, с одной стороны, однотипных, а с другой, — нарочито откровенных, резких, чуть ли не грубых сюжетов. Это немного напоминает то, как исследует свою сексуальность подросток: больше тела, больше сырых эмоций и мысленных экспериментов и меньше понимания происходящего. В основе фабулы — то, как скоро и каким конкретно образом произойдет коитус. Это такое очень буквальное переживание, и очень естественное — при соприкосновении с важной для него и незнакомой сферой подросток (или просто неопытный человек) оказывается полностью поглощен тем, что происходит здесь и сейчас, и у него не остается моральных и физических сил на то, чтобы каким-то образом попытаться осмыслить это. Поэтому рынок эротической литературы на постсоветском пространстве больше напоминает рынок порнографии: читатель в массе своей все еще находится на стадии накопления опыта и требует не столько хороших текстов, сколько текстов вообще, — для элементарного насыщения.
А западный рынок?
Там дела обстоят совсем иначе: знаменитые «Пятьдесят оттенков серого», которые не ругал только ленивый, представляют собой пример совершенно другого дискурса, для которого этот роман открыл дверь. Если оставить в стороне литературное качество текста и посмотреть на эту книгу как на явление, легко увидеть, что в ней секс и сексуальность предстают в совершенно другом свете, чем в большинстве любовных и эротических романов, которые были популярны до сих пор. Ключевые темы «Пятидесяти оттенков» кардинально отличаются от привычных для жанра: «Что такое для меня секс?», «Чего я хочу?», «Что чувствует мое тело?», «Почему традиционный секс меня не удовлетворяет?» и так далее. Это некий уровень рефлексии, который возникает после того, как насыщение произошло, и человек может позволить себе отстраниться от ситуации и попробовать понять, каким образом он хочет строить взаимоотношения с этой стороной жизни. Кстати, подавляющее большинство русскоязычных «копий» и вариаций «Пятидесяти оттенков» эту рефлексию потеряли. В них все сводится к тому, в какой позе произойдет соитие. В результате на постсоветском пространстве присутствует два как бы параллельных дискурса: первый — дискурс рефлексии, самоисследования, второй — дискурс набора сырых ощущений, «ощупывания» себя. Конечно, это книги из разных разделов. Что не означает, что их аудитория никогда не пересекается. Но до тех пор, пока читатель не насытится, преобладать будут… ну, скажем так, близкие к порнографическим тексты.
«Рынок эротической литературы на постсоветском пространстве больше напоминает рынок порнографии»
Есть ли писатели, которых вы считаете своими конкурентами?
Интересный вопрос. Я об этом не думала. Я вообще не рассматриваю других авторов как своих конкурентов. Чтение — огромное удовольствие, и если мне удается найти писателя, чья история меня увлечет, я просто погружусь в нее и потом начну рассказывать о ней другим. К сожалению, я пока не встречала эротического произведения, написанного на русском, которое бы до такой степени мне понравилось.
А какие возможности для авторов дает жанр эротической прозы?
На мой взгляд, в этом жанре они не больше и не меньше, чем в любом другом. Если ты умеешь рассказывать истории, то выберешь для своего текста тот жанр, который ему подходит. Или жанр выберет его.
Почему решили издаваться именно на Ridero?
Когда закончила роман, я стала искать издательство, которое могло бы выпустить книгу на бумаге, но параллельно рассматривала и другие возможности. В итоге выбрала Ridero и очень этому рада. Когда издаешься с помощью платформы селф-паблишинга, ты абсолютно свободен: в выборе дизайна макета, обложки, в том, где и как ты хочешь распространять книгу. Ты получаешь возможность войти в процесс создания продукта и научиться чему-то новому. Только от тебя зависит, что получится в результате. По-моему, это здорово.
Если вернуться к сюжету «Эйфории», как он вообще пришел в голову? С чего все началось?
Сложно сказать. В какой-то момент я представила себе двух молодых людей, которые сидят в офисе и изучают досье девушки, которая подала заявку в агентство эскорт-услуг. Мне показалась интересной идея изменить ситуацию взаимодействия проститутки и клиента, когда выбирает не клиент, а проститутка. Причем не лучших или тех, кто предложит больше денег, по другим признакам. Подумать, для чего мой персонаж Бенедикт и его клиентки могут встретиться, что нужно каждому из них. И тогда вдруг выяснилось, что это может быть путешествием для женщины — к собственному телу, своей сексуальности и пониманию того, чего она на самом деле хочет. В первую очередь от себя, а уже потом — от партнера.
У вашего героя явные суперспособности — он может решить сексуальные проблемы любой женщины. Откуда он такой взялся?
Я очень люблю, когда Бенедикта называют героем с суперспособностями, потому что это именно то, что я закладывала в эту историю. Мне хотелось рассказать о полусказочном персонаже, который, с одной стороны, является воплощением мечты женщины о хорошем любовнике, а с другой, — как это ни странно, не обладает никакими сверхъестественными качествами. То есть эти суперспособности в значительной степени обманка. Если присмотреться, становится понятно, что Бенедикт не делает ничего такого, чего не мог бы сделать любой внимательный партнер.
«Эротика — это хождение по грани между эмоциями и натурализмом»
Но здесь возникает другой вопрос: для того, чтобы в принципе могла возникнуть такая ситуация, в которой женщина сможет раскрыться и получить удовольствие, партнеру — постоянному, случайному или профессиональной проститутке — нужно доверять. Как этого добиться? Почему у Бенедикта получается вызвать у клиенток такое доверие? Полагаю, это талант. Такой же, как к музыке или танцу, к литературе или к преподаванию. В данном случае это можно назвать даром эмпатии, умением располагать к себе людей. Вместе с умом, чувством юмора и способностью обращаться со своим талантом (что умеют далеко не все одаренные люди), думаю, это и делает моего героя привлекательным и в конечном итоге успешным.
А прототип у него был?
У него несколько прототипов, каждый из которых по-своему интересен. А вот почему мне захотелось о нем поговорить… Возможно, это прозвучит странно, но мне в тех книгах, которые я читала, не хватало мужского персонажа. Мужчины как центра повествования. Не краски в палитре, пусть и очень важной, героя, который представляет собой метафору определенного образа жизни или двигает вперед сюжет, или является партнером для героини, в смысле — этаким «призом», который она получает, пройдя все испытания и добившись успеха.
Мне хотелось увидеть мужчину, который существует сам по себе — вне любого навязанного или просто пытающегося присвоить его контекста. Бенедикт не вписывается ни в одну стандартную систему, и его это полностью устраивает. Это мужчина, который ходит, где хочет и делает то, что ему нравится. Делает не из протеста против «давления среды» — попросту не вступает ни в какие дебаты с этой средой. Для меня главная причина его обаяния именно в этом. Он сильный и привлекательный не потому, что всех победил, а потому, что он максимально природный, естественный, при этом он нисколько не отвергает культурного влияния, и это сочетание безупречной воспитанности и абсолютной внутренней свободы и было тем, что меня привлекло.
Почему действие происходит в Англии? Чтобы отстранить повествование от читателей, создать такую изысканную сказку? Или, может, вам близок английский юмор, которого в романе очень много?
Да, это было важно, но тут не только отстранение, а еще и необходимая истории определенная эстетика. Это больше, чем симпатия к английскому юмору. Лаконичность, ирония и недосказанность — отличительные черты этой культуры, которые встроены в саму структуру британского восприятия мира. Посмотрите на тот же английский классический мужской костюм: ничего лишнего, чистые строгие линии. Подогнан по фигуре. Индивидуально. Вы ни за что не спутаете со спины двоих сидящих рядом британцев в классических костюмах. Это невозможно — именно потому, что так устроена британская система кодировки смыслов, на всех уровнях, от одежды до способов рассказывания историй.
Считается, что описывать секс — одна из самых непростых задач, стоящих перед писателем. Есть известная премия Literary Review Bad Sex in Fiction award — ее присуждают авторам, у которых хуже всего получаются сексуальные сцены. Лично вы кому бы ее вручили?
Не знаю. Я читала много эротических романов, и значительная часть из них, к большому сожалению, заслуживает этой премии. Скажу в целом: я бы дала подобную награду автору сцены, в которой все сосредоточено исключительно вокруг физиологических подробностей и партнер воспринимается как объект. Это отвратительно.
«Эротика ради эротики — это всегда порнография»
А вам сложнее было работать над эротическими сценами, чем над остальным? Есть ли в этом деле какие-то правила или табу?
Никаких табу у меня нет, кроме табу на отсутствие активного согласия, что естественным образом влечет за собой также запрет на описание секса с детьми и животными, которые такого согласия по определению дать не могут. Все остальное возможно и нормально в той мере, в какой это необходимо для ситуации и сюжета. Думаю, что само по себе описание сексуального взаимодействия не сложнее, чем описание любой другой разновидности контакта. Что здесь действительно может стать проблемой, так это разница восприятия автора и читателя. То, что одному кажется интересным, эротичным и возбуждающим, другого заставит непонимающе пожать плечами или даже передернуться.
Эротика — это всегда хождение по грани. В первую очередь, по грани между натурализмом и эмоциональными описаниями (в которых тоже надо знать меру, иначе все сваливается в страстные придыхания восторженного идеалиста), а во вторую — между тем, что происходит, и для чего это все нужно. Потому что эротика ради эротики — это всегда порнография.
Для меня секс конкретно в «Эйфории» важен не как процесс совокупления мужчины и женщины и даже не как процесс исследования героями своей сексуальности, а как инструмент перехода из одного психического состояния в другое. История об Энни Тарт — изнасилованной девушке, которая пришла к Бенедикту для того, чтобы узнать, каким бывает хороший секс, — не зря носит подзаголовок «Метабола», в латинской версии transitus. Буквальный перевод этого музыкального термина — поворот, переход, перемена. И это один из ключевых образов книги.
Секс — по сути дела пространство между мирами, как бы ничья земля. Это уже не только место, где обитает телесность, но еще не совсем территория души. В этом «переходном пространстве», выражаясь термином психотерапевтической школы Винникотта, если уметь с ним взаимодействовать, могут происходить по-настоящему важные вещи.
Стало быть, роман скорее о том, что может происходить с людьми в этом переходном пространстве?
Да, конечно. То, что получают клиентки Бенедикта, — это не столько терапия в смысле решения сексуальных или эмоциональных проблем, сколько возможность выйти за пределы привычного и вернуться другим человеком. Сложно ли это? Да. Накладывает ли это ответственность на того, кто сопровождает на этом пути? Несомненно. Поэтому «Эйфория» и является историей об особом случае. Это не ода проституции и не социальная драма, это сказка о том, что каждый из нас скрывает в себе и что он может открыть, если отыщет своего проводника. И совершенно неважно, какие инструменты тот будет использовать, — традиционные методы психотерапии, телесные практики, секс, эриксоновский гипноз, — важно то, с чем вы останетесь после этого опыта. Придет ли к вам эйфория принятия и освобождения и готовы ли вы будете взаимодействовать с новым собой? Вот это и есть то, о чем мой роман.
Беседовал Слава Лавочкин
Читайте «Литературно» в Telegram, Instagram и Twitter
Это тоже интересно:
По вопросам сотрудничества и рекламы пишите на info@literaturno.com