Французский писатель Эрик Вюйар стал в 2017 году лауреатом Гонкуровской премии — главной литературной награды своей страны — неожиданно для критиков. Причем не с романом, а со сборником исторических эссе «Повестка дня», в котором исследуются некоторые причины начала Второй мировой: финансовая сделка Гитлера и крупнейших немецких промышленников, снисходительное отношение к нацистам европейских лидеров и так далее. О том, почему не нужно любезничать со злом, существует ли политическая харизма и каковы два главных недостатка его книги, Эрик Вюйар рассказал «Литературно».
В вашей книге есть рассказ о том, как венским евреям из экономии перекрывали газ — с его помощью они сводили счеты с жизнью, и затем некому было за этот газ платить. Но по тексту не понятно, так было в действительности или это страшный черный юмор?
Да, это очень показательный факт, о котором я прочел в одном из писем немецкого еврея-философа Вальтера Беньямина. Его письма довольно запутаны, пронизаны черным юмором, поэтому их непросто понимать. Беньямин говорит, что евреям перекрывали газ, так как они не могли за него заплатить, и предоставляет читателю делать выводы самостоятельно. Перекрывали, потому что евреи совершали самоубийства? Потому что они исчезали? Но сама форма письма, его интонация очень хорошо передают цинизм нацистов, при котором такая ситуация в принципе стала возможной. На мой взгляд, не особо важно, правда это или нет, достаточно того, что нацисты сформировали реальность, в которой такое письмо могло быть написано. В итоге Вальтер Беньямин сам покончил с собой — в сентябре 1940 года.
Название вашей книги подразумевает, что исторический текст рифмуется с нынешним временем. Вы и сегодня наблюдаете некую злую силу, сопоставимую с той, о которой пишете?
Нет, к счастью, такой чудовищной силы в сегодняшнем мире я не вижу. Но я, действительно, назвал роман так, чтобы читатель задумался о современности. К тому же, что такое повестка дня? Это термин, который пришел к нам из политики — в парламенте на слушаниях депутаты говорят: «А теперь давайте перейдем к повестке дня». То же самое происходит в больших корпорациях на собраниях акционеров. С помощью названия я хотел показать еще и эту параллель — между политикой и большим бизнесом. Потому что от экономики сейчас никуда не деться, политика подчинена большому бизнесу. В нынешнем мире, когда демократия становится все более хрупкой, мы видим со стороны политики опасную снисходительность к бизнесу. Так что один из важных вопросов повестки дня — «Сколько стоит?» Сколько стоит человеческая жизнь?
В тексте вы подчеркиваете ответственность за произошедшие в Германии лидеров крупнейших промышленных компаний, некоторые из корпораций существуют по сей день. Не было ли реакции с их стороны?
В последней главе я как раз рассказываю, что прочитал на сайте немецкой компании «ТиссенКрупп»: ее основатель был осужден Нюрнбергским трибуналом. А о лагерях, о людях, которых заставляли работать на компанию, обо всех преступлениях — ни слова. Работу, которую немецкое общество проделало со своей памятью, этот концерн, мировой лидер в области стали, произвести не захотел. После того, как я написал книгу, произошла забавная история. Офис «ТиссенКрупп» находится в Эссене, и при нем есть фонд, поддерживающий культуру. Меня пригласили выступать в Эссен, и устроители встречи обратились к этому фонду за помощью в организации. Меня они не спросили, конечно, иначе такого бы не произошло. В итоге, как я потом узнал, фонд не захотел иметь со мной никаких дел, и это был первый случай, когда он отказался от участия в организации встречи с писателем. Так что, да, реальность понемногу реагирует на «Повестку дня».
Что вас в свое время подтолкнуло к написанию этой книги?
Много всего. Например, прочитанные мной записи об обеде Риббентропа у Чемберлена в 1938 году. Риббентроп — на тот момент немецкий посол в Великобритании — много разговаривал, шутил и делал все, чтобы обед продлился как можно дольше. А Чемберлен в это время как раз получил срочное письмо, в котором говорилось, что Германия присоединяет Австрию, происходит Аншлюс. И вместо того, чтобы встать из-за стола, английский премьер из соображений вежливости, любезности продолжил обед. Хотя ему нужно было работать, принимать важные государственные решения, как-то реагировать на случившееся. А Риббентроп все болтал и болтал, намеренно максимально затягивая встречу.
Когда я прочел об этом эпизоде, у меня возник вопрос: почему Чемберлен не ушел сразу, почему так добродушно позволил собой манипулировать? Как писателю, мне захотелось рассказать людям об этой сцене. Поскольку с литературной точки зрения очень интересно поведение этих персонажей на фоне разыгрывающейся трагедии. Сцена обеда задала тон моей книге, которая вся посвящена снисходительности, попустительству, излишней вежливости. Я подумал, что эта сцена в принципе помогает понять поведение Чемберлена по отношению к нацистам, его утихомиривающую, умиротворяющую, снисходительную политику. И понять, к чему в итоге приводит малодушная снисходительность ко злу.
Какими качествами, на ваш взгляд, должен обладать политик, чтобы лидировать, а не лавировать?
Мне сложно ответить, я думаю здесь должна быть целая совокупность факторов, а не только личные качества лидера. По поводу Гитлера, например, многие говорят, что дело было в его харизме, но они не правы. Мне кажется, что харизма — это такая социально-политическая конструкция. Это часть пропаганды, политического спектакля. Мы часто видим политических деятелей, которые в повседневной жизни выглядят достаточно блекло, а на политической сцене ведут себя харизматично — играют свою роль. В книге мне как раз хотелось посмотреть, как в целом власть строит свой образ в глазах народа. Там есть сцена, в которой Гитлер заставляет австрийского канцлера Курта Шушинга соглашаться на условия, катастрофически неприемлемые для Австрии. И в своих воспоминаниях Шушинг объясняет: так вышло, потому что у Гитлера была большая харизма. Но этим он просто оправдывает собственную слабость. Харизма — вообще антидемократический, монархический концепт, который подразумевает, что есть такие люди, рожденные специально, чтобы управлять другими людьми. Эта идея, конечно, в полном разрезе с демократией. Приведу в пример Путина, если позволите. В девяностые годы, когда он работал с Ельциным, многие описывали его как невзрачного, неяркого политика. А когда он пришел к власти, у него появилась харизма. Либо мы должны предположить, что это два разных человека, либо приходится признать, что харизма — политическая конструкция. Я все-таки склоняюсь ко второй версии.
Ответственность политиков и корпораций перед народом понятна. А в чем ответственность самого народа, на ваш взгляд?
Основная тема этой книги — принятие каких-то вещей, которые не стоит принимать. И в себе, и в обществе. Когда в стране наступают сложные времена, буквально на глазах портятся нравы, перестает что-то значить мораль. И одна из задач литературы — как раз измерять эту нравственную температуру и выяснять, насколько эпоха здорова. Давайте вспомним общество, которое Толстой описывает в начале романа «Война и мир»: люди вроде переживают и беспокоятся, обсуждают политику, но на самом деле они слепы, легкомысленны и некомпетентны. Толстой ведь очень хорошо понимал это общество, он сам из него происходил и сумел передать, как элита была слепа, наивна и снисходительна к себе. Когда я изучал эпоху тридцатых годов в Германии мне на глаза попалось множество деталей, которые иллюстрировали точно такую же снисходительность ко злу. И я бы хотел, чтобы читатель, познакомившись с моей книгой, захотел оглянуться вокруг и спросить себя: а сейчас? Что происходит с нами сейчас?
Вы одновременно историк и писатель — как работать в этих двух ролях?
Я не считаю себя историком. Я все-таки писатель, который работает с историческим материалом. Да, я сверяюсь с фактами и не придумываю диалогов, которых не было, мои персонажи действительно существовали, но мое отношение к событиям — это личное отношение, а способ изложения материала — абсолютно авторский. Здесь ничего не придумано, но это литература — форма знаний самодостаточная. Подумайте, не будь «Войны и мира», наши знания о наполеоновской эпохе были бы гораздо более бедными, хотя Лев Толстой не историк, а писатель. Литература выполняет ту роль, которую ни история, ни социология выполнить не могут.
Критики не ожидали, что ваша книга получит Гонкуровскую премию. Как вы думаете, почему это все-таки произошло?
Вообще, Гонкуровскую обычно дают за романы, вышедшие в сентябре. Во Франции есть такая штука, которую можно назвать литературным первым сентября. Книги публикуются в начале осени и включаются в гонку за премиями. А «Повестка дня» вышла в мае, и она не роман — это два главных ее недостатка. Так что никто не ожидал включения в списки. Тем не менее это случилось, и я, конечно, был рад и удивлен. Значит книга того стоит. Ее внесли в список не затем, чтобы доставить кому-то пятиминутное удовольствие. Я думаю так: если человек надел странную причудливую шляпу, и ему предложили в ней прийти на дефиле — что это значит? Либо над ним хотели посмеяться, либо мода меняется. Надеюсь, что второе!
С Эриком Вюйаром беседовала Арина Буковская
Читайте «Литературно» в Instagram
Это тоже интересно:
По вопросам сотрудничества пишите на info@literaturno.com
