Летопись

О чем говорил Маяковский, известно и детям и взрослым: и что такое хорошо, и что достает из широких штанин, и что не бросится в пролет. А что говорили о самом Маяковском?

В день рождения агитатора, горлана-главаря предлагаем подборку мнений о нем современников. Очень разных об очень разном Маяковском — от Лили Брик, Бориса Пастернака, Владислава Ходасевича, Марины Цветаевой и других.

1. Мы с Володей не расставались, ездили на острова, много шлялись по улицам. Володя наденет цилиндр, я — большую черную шляпу с перьями, и пойдем по предвечернему Невскому, например, за карандашом для Оси. Еще светло, и будет светло всю ночь. Фонари горят, но не светят, как будто не зажжены, а всегда такие. Заходим в магазин, и Маяковский с таинственным видом обращается к продавщице: «Мадемуазель, дайте нам, пожалуйста, дико-о-винный карандаш, чтобы он с одной стороны был красный, а с другой, вообразите себе, синий!»

— Лиля Брик. Пристрастные рассказы.

2. Маяковский говорит:
— Проехал Нарву. Вспоминаю: где-то близ нее живешь ты. Спрашиваю: «Где тут Тойла?» Говорят: «От ст. Иеве в сторону моря». Дождался Иеве, снял шляпу и сказал вслух, смотря в сторону моря: «Приветствую тебя, Игорь Васильевич».

— Игорь Северянин. Заметки о Маяковском.

3.

Ах, сыпь, ах, жарь,
Маяковский — бездарь.
Рожа краской питана,
Обокрал Уитмана.

 — Сергей Есенин. Частушки.

4. О политике мы с Маяковским тогда не говорили ни разу; он, казалось, был весь поглощен своей поэтической миссией. Заставлял меня переводить ему вслух Уолта Уитмена, издевательски, но очень внимательно штудировал Иннокентия Анненского и Валерия Брюсова, с чрезвычайным интересом вникал в распри символистов с акмеистами, часами перелистывал у меня в кабинете журналы «Апполон» и «Весы» и по-прежнему выхаживал целые мили, шлифуя свое «Облако в штанах»,
— Граненых строчек босой алмазник.
Поэтому я был очень изумлен, когда через год после начала войны, в спокойнейшем дачном затишье он написал пророческие строки о том, что победа революции близка. Мы, остальные, не предчувствовали ее приближения и не понимали его грозных пророчеств…

— Корней Чуковский. Маяковский.

5. «Маяковский — поэт революции». Ложь! Он так же не был поэтом революции, как не был революционером в поэзии. Его истинный пафос — пафос погрома, то есть насилия и надругательства над всем, что слабо и беззащитно, будь то немецкая колбасная в Москве или схваченный за горло буржуй. Он пристал к октябрю именно потому, что расслышал в нем рев погрома.

— Владислав Ходасевич. О Маяковском.

6. Последние строки говорили: «Я хотел бы жить и умереть в Париже, если б не было такой земли — Москва». Драматический отзвук этой фразы имел двойственный смысл. В мыслях советских «контролеров» Маяковского она была лестной для Москвы (иначе говоря — для советского режима). В их представлении, Маяковский хотел сказать, что Москва привлекала его и звала к себе сильнее, чем Париж. Но для Маяковского та же фраза означала, что он не может остаться в Париже, так как Москва (то есть советская власть) требовала, приказывала, обуславливала его возвращение в СССР. Эмигрировать, как многие другие русские поэты? Нет, Маяковский слишком любил славу.

— Юрий Анненков. Дневник моих встреч.

7. Его «э» оборотное вместо «а», куском листового железа колыхавшее его дикцию, было чертой актерской. Его намеренную резкость легко было вообразить отличительным признаком других профессий и положений. В своей разительности он был не одинок. Рядом сидели его товарищи. Из них один, как он, разыгрывал денди, другой, подобно ему, был подлинным поэтом. Но все эти сходства не умаляли исключительности Маяковского, а ее подчеркивали. В отличье от игры в отдельное он разом играл во все, в противность разыгрыванью ролей, — играл жизнью. Последнее, без какой бы то ни было мысли о его будущем конце, — улавливалось с первого взгляда. Это-то и приковывало к нему, и пугало.

— Борис Пастернак. Охранная грамота.

8. Никакой державный цензор так не расправлялся с Пушкиным, как Владимир Маяковский с самим собой. Если есть в этой жизни самоубийство, оно не одно, их два, и оба не самоубийства, ибо первое — подвиг, второе — праздник. Превозможение природы и прославление природы. Прожил как человек и умер как поэт.

— Марина Цветаева. Поэт и время.

9. Призвание поэта начинается с тоски. Вы знаете об этой духовной жажде, об уходе из жизни. О новом зрении и слухе. Великий поэт рождается из противоречий своего времени. Он предварен неравенством вещей, сдвигом их, течением их изменения. Еще не знают другие о послезавтрашнем дне. Поэт его определяет, пишет и получает непризнание. Люди вспоминают о Маяковском как о вечном победителе. Говорят, как он сопротивлялся в тюрьме, и это верно. Владимир Маяковский был крепчайший человек.

—  Виктор Шкловский. О Маяковском.

10.

Все, чего касался ты, казалось
Не таким, как было до тех пор,
То, что разрушал ты, — разрушалось,
В каждом слове бился приговор.
Одинок и часто недоволен,
С нетерпеньем торопил судьбу,
Знал, что скоро выйдешь весел, волен
На свою великую борьбу.

— Анна Ахматова. Маяковский в 1913 году.

Подготовлено: Ана Колесникова


Будем поэтичны в Telegram и Instagram


По вопросам сотрудничества пишите на info@literaturno.com