Текст

Фото: Ирвин Уэлш / sickchirpse.com

В мае «Азбука» переиздает «Три истории о любви и химии» Ирвина Уэлша. «Литературно» предлагает вспомнить одну из них и публикует пролог к новелле «Непобедимые».

Книга «Экстази. Три истории о любви и химии» — сборник новелл о разноцветных колесах и жизни в их ярком свете — была издана Уэлшем в 1996 году, а в России появилась лишь в нулевые и с тех пор с успехом выдержала несколько переизданий. В новой редакции сборник кислотных историй выпускает издательство «Азбука». «Литературно» публикует пролог к новелле №3 — «Непобедимые».

Меня это уже порядком достало: ведь ничего не происходит, и я, наверное, заглотил простой парацетамол, но ладно, хрен с ним, нужно просто бодриться; и малютка Эмбер чешет меня по загривку и твердит, что все еще будет клево, тебя потащит, все зазвучит 3D, и я чувствую, что меня накрывает, да еще как: невидимая рука хватает за волосы и поднимает меня аж на самую крышу, потому что музыка вдруг звучит во мне, вокруг всего меня, льется из моего тела, вот это да, вот это да, и я смотрю вокруг, и мы взлетаем ввысь, а глаза у нас как огромные черные дыры, излучают любовь и энергию, и у меня в животе начинается буря, и слабость кругами расходится по телу, и мы по одному выползаем на танцпол, и, похоже, мне скоро будет нужно на толчок, но я держусь, и все проходит, и я лечу на ракете к русским…

— Да-а, хорошая штука, — говорю я Эмбер, и мы вместе начинаем медленно и постепенно входить в ритм.

— Просто супер.

— Да уж, ничего, — слышен голос Алли.

Но вот к пульту выходит мой любимец, сегодня он в ударе, он будто играет на наших коллективных психогениталиях, распластанных прямо перед нашими телами, и мне во весь рот улыбается та богиня в лайкровом топе, ее загорелая кожа блестит под тонким слоем пота, и она притягивает, как холодная бутылочка «Бекса» в жаркий душный день, и сердце у меня начинает свое бум-бум-бум — Ллойд Буист прибыл по вашему распоряжению, и танец в NRG, и танец в U4E уносит меня ко всем чертям, и мы с Алли, Эмбер и Хейзел совершаем свои скромно-эротичные маневры, и вдруг прямо на меня валится этот лысый тупица, потом лезет обниматься и просит прощения, я слегка шлепаю его по каменному животу — ну и пресс у человека, и благодарю Бога, что мы все в таблетках и здесь в клубе, а не в алкашке в пабе, скажем, в «Эдже», и не убранные в хлам, нет уж, я эту дрянь и пальцем не трону… у-ух, ракеты-ракеты… у-ух ты, ведь еще сильнее накрывает, и я уверен, вот прямо сейчас и нужно влюбиться, щас-щас-сейчас, но не во весь мир, а в нее, в эту волшебную одну, давай смелей, давай смелей — здесь и теперь, взорви свою долбаную жизнь за одну секунду, доступную лишь между ударами твоего сердца, давай прямо щас… да ладно… это же просто кайфушка, ничего особенного…

Потом нас плющит в берлоге Хейзел. Алли ставит нам Slam, — все это очень мило, но только его уж совсем безумно пробивает на разговоры, а меня так и тянет подвигаться, хотя нет, по-моему, меня скорее тянет перепихнуться. От этих амстердамских плейбоев реально крышу рвет, честное слово.

Уф-ф-ф-ф!

А здесь полно девчонок. Люблю я их, лапок, — такие красивые, особенно когда ты в таблетке. Америку я, конечно, не открываю — любой парень может повторить то же самое.

Я где-то читал про то, что девчонки всегда или святые, или бляди. Но по-моему, это как-то слишком упрощенно… бред какой-то. А может, это было про то, что это так парни обычно на девчонок смотрят. Спрашиваю у Алли, что он думает про все это.

— Да ну, это бред, просто примитив какой-то, парень, — отвечает он. Улыбка Алли удивляет и притягивает, будто он глазами пожирает каждое вылетающее из твоих уст слово.

— У меня есть своя теория, Ллойд. Девчонки делятся на следующие категории: Тусовщица — раз; Домоседка — два; Сучка-с-Сумочкой — три; Тусовщица — четыре…

— Стой, ты уже называл Тусовщицу, — поправляю его я.

— Погоди, да… Тусовщица, Домоседка, Сучка-с-Сумочкой и Охотница-за-Мужиками, вот тебе четыре вида баб, — обводя глазами комнату, улыбается мне Алли.

— Слава богу, мать твою, здесь все больше Тусовщиц.

— Ну и как ты определяешь эту свою Тусовщицу, интересно знать?

— Хрен знает… ведь все это, в конце концов, на уровне интуиции, правда… слушай, Ллойд, а ты уже съел свою вторую, а?

— Нет еще.

Какие-то хиппы в углу жгут индийские вонючки, приятный запах легким дуновением щекочет мне ноздри, и я приветливо киваю в их сторону:

— Не-а…

— Но ведь скоро будешь, а?

— Да нет, наверно… меня и так еще колбасит реально. Может, на футбол себе завтра с утра оставлю.

— Ну-у, не знаю, Ллойд, правда… — Алли дуется, как карапуз, у которого отнимают конфетку.

— Ну ладно, фиг с ним, сегодня у нас особый случай, — говорю я, точно так же, как и любой другой парень сказал бы про субботний вечер, ведь любой субботний вечер у нас — это особый случай.

Мы глотаем свои таблетки, и адреналиновый приход от осознания того, что ты всадил в себя еще немного химии, вставляет нас еще больше.

— Тусовщицы, в свою очередь, слушай-слушай, делятся на две большие группы: Девчонок-О-Привет и Сексуальных Феминисток. Домоседки не притрагиваются к наркоте, вот так вот, приятель, а трахаются они исключительно с бессловесными придурками типа их самих, у которых в голове ничего и нет, кроме их идиотских домиков-садиков и подобного же дерьма. Вот такие они, самые настоящие Праведные Домоседки, и видно их за версту. А есть еще и скрытые Праведные, такие типа постфеминистки, читают «Гардиан» и «Индепендент» и увлекаются поиском своего места в жизни и всякой такой фигней. И разгадать их не так просто: если они не лесбиянки, то помни — их легко можно принять за Сексуальных Феминисток. Не всегда, конечно, но бывает. Случилось чудо — Алли наконец накрыло.

— Э-э-эй, кто хочет посмотреть, как мальчика Бойла не по-детски колбасит! — кричу я громко.

Несколько человек подходят к нам ближе, а Алли гонит свою телегу дальше, как ни в чем не бывало.

— Девчонки-О-Привет — это самый сок, парень, но об этом чуть позже. Сучки-с-Сумочкой изрядно бухают и трахаются с качками. Одеваются по-уродски и почти никогда не подъезжают к умникам, хотя в последнее время с Сучками это случается все чаще и чаще. Это те телки, что на дискотеках отплясывают вокруг своих сумочек. Охотницы — это самое дно, парень: ебут все, что движется, и в основном алкоголички. Что касается Девчонок-О-Привет, то я их так называю, потому что они всегда тебе кричат «О! Привет!», когда тебя видят.

— Эмбер, а ты ведь всегда так и говоришь, — влезает Хейзел.

— Ну и что? — отвечает Эмбер, пытаясь понять, в чем дело.

— Только здесь необходима осторожность, — продолжает Алли, обращаясь по-прежнему ко мне, — потому что Сучки иногда могут говорить то же самое. А отличить их можно только по тому, как они это говорят.

— Ты что, малыш, меня в Сучки записываешь? — громко возмущается Эмбер.

— Да нет, что ты… Твой «О! Привет!» звучит довольно клево, — улыбается ей Алли, и Эмбер тает на глазах; ну ни хрена себе — меня снова накрывает с головой, как и Алли.

— Ты самая типичная Привет-Девчонка, из всех Тусовочных, вы и есть самые главные на любой вечеринке. Самые классные из вас вырастают в Сексуальных Феминисток, те, что поскучнее, могут застрять с каким-нибудь буфетным идиотом и превратиться в Домоседок. Вот что я тебе еще скажу, Ллойд, — он с улыбкой оборачивается в мою сторону, — в восьмидесяти процентах случаев парни раньше баб теряют прикол и начинают зависать дома.

— Да ладно!

— А ведь Алли прав, — встревает вдруг кто-то. Это Ньюкс.

— Вот видишь? Просто тебе все время скучные бабы попадались, ты, сучара! — Алли смеется и лезет ко мне обниматься.

У-у-у-ф-ф! Как меня здесь прибивает, такое чувство, что у меня сейчас все мозги высрутся вместе с потом через эти поры на коже.

— Лучше пойду подвигаюсь, а то на всю ночь здесь зависну… Ньюкс… Ну-ка помоги нам спуститься на пол.

— Я ослеплен, я ослеплен… этим безумным ярким, сука, светом… правда, была такая песня, а… мне надо срочно принять сидячее положение, — тянет Ньюкс, от него исходит божественная аура. Я поднимаюсь и неуверенно трогаюсь в сторону динамиков.

— Эй, Ллойд, оставайся с нами, еще попиздим! — кричит мне Алли. Зрачки у него становятся чернее и чернее, а веки тяжелеют на глазах.

— Сейчас вернусь, Алли. Что-то здорово вставляет это диско. Сейчас тут будет реальное диско-техно.

Ухожу от Алли — танцевать с Эмбер и ее подружкой Хейзел, настоящими Тусовщицами, по любому раскладу — просто слюнки текут, как они классно смотрятся вдвоем. Они похожи на два радужных праздничных коктейля, соблазнительно выставленных на стойку бара в «Старом Орлеане».

Сначала я просто переминаюсь с ноги на ногу, но потом ноги ловят какой-то ритм, и мне становится очень хорошо.

Странные ощущения в гениталиях — я вспоминаю, что как-то трахнул Эмбер, где-то в прошлом году на вечеринке, а теперь смотрю на нее и думаю, с чего это у нас больше ничего не было. Я первый подхожу к ней:

— Слушай, хочешь пойдем в спальню для божественной встречи душ и не только?

— Ответ отрицательный, с тобой у нас ничего не будет. Вот с Алли бы я покувыркалась — он сегодня такой классный, просто жуть.

— Конечно, конечно, конечно, — улыбаюсь я ей в ответ, поглядывая на Алли, который со своим тенерифским загаром и впрямь смотрится молодцом, хотя надо сделать скидку на то, что когда ты в Е, то все вокруг кажутся красавцами.

Алли делает мне знак подойти, и я машу ему в ответ. Все такое гигантское и белое. Еще не глюки, но сердечко стучит, а пот выступает на жарком теле.

— Налетай на минералку! Как самочувствие, команда?

— Офигенная музыка, Эмбс… запишешь мне… это Slam, что ли? Slam, да?

Она на секунду опускает веки, потом резко открывает глаза и с серьезным лицом кивает:

— Просто сборник диджейских сетов из «Йип-йап».

— О-о-о-оф, еб твою.

— Пошли со мной, — шепчет мне Хейз.

— Что?

— Пошли трахнемся? Ты же предлагал Эмбер, а? Давай мы с тобой. Спальня.

По-моему, я ведь и сам собирался ей предложить, пока не отвлекся на… дай-ка вспомнить… отвлекся на божественную Эмбер; ах ты, сука, я вообще дружу со своей головой или как, но ладно, уже все в порядке, и я громко кричу:

— Эй, Алли, я тебя ревную.

Он дуется, подходит ближе и снова лезет обниматься, и Эмбер за ним, и мне вроде как должно стать не так обидно, но я при этом чувствую себя последним подонком за то, что из-за меня им неудобно, потому что вдруг понимаю, что совсем не ревную Алли, хотя он и «восхитительно хорош», как сказал бы о нем Гордон Маккуин из «Скотспорта», хотя это не он уже ее ведет, и говорить такое приходится этому парню, Джерри Макни, и еще одному челу, который про футбол все пишет и тоже в программе светится, и я, как и эти ребята, желаю ему всяческих успехов и т. д. и т. п.

— Эмбер сказала, что она тебя хочет, — говорю я Алли.

Эмбер смеется и толкает меня кулаком в грудь. А Алли, обернувшись ко мне, говорит:

— Важнее всего, парень, это мои искренние чувства к Эмбер. — И обнимает ее за плечи. — А секс… это уже мелочь. Самое важное — это то, что я люблю всех, кого знаю, здесь, в этой комнате. А я знаю здесь всех! Кроме тех вот парней. — Он показывает на ребят, трущихся в углу. — Но если меня с ними познакомят, то я и их полюблю, правда.

Девяносто процентов людей можно за что-то любить, парень, если только узнаешь их поближе… если они в себя сами достаточно верят… если себя сами любят и уважают себя, вот так вот…

Лицо у меня расплывается, как открытая банка со шпротами, и я улыбаюсь Алли, а потом смотрю на Хейзел и говорю:

— Идем…


Ирвин Уэлш. Три истории о любви и химии. Издательство «Азбука», 2017.


Читайте «Литературно» в TelegramInstagram и Twitter 


По вопросам сотрудничества и рекламы пишите на info@literaturno.com