«Мальчик в полосатой пижаме» — самый известный роман ирландского писателя Джона Бойна, переведенный на 50 языков и экранизированный кинокомпанией Miramax. Это история Бруно — девятилетнего сына высокопоставленного нациста, которой нашел себе друга среди заключенных еврейского лагеря смерти. О том, за что ругают книгу Джона Бойна и в чем ее притягательная сила, рассказала «Литературно» писатель и журналист Яна Пизинцали.
На тему Второй мировой войны написано много. Как документальных произведений, так и художественных — романов, рассказов и пьес. В европейской культуре рефлексия самой разрушительной войны в известной нам истории человечества началась сразу после ее окончания и не прекращается до сих пор. И совершенно естественно, что в наше время она принимает новую форму.
Роман Джона Бойна «Мальчик в полосатой пижаме» появился в 2006 году, получил несколько литературных премий и стал бестселлером. И вызвал очень много споров. Этот текст и в самом деле немного странный. Но это хорошая странность.
Многие из тех, кто пишет об этой книге, упрекают ее в простоте языка и некоторой упрощенности сюжета. Другие обращают внимание на сглаженность подробностей и нарочитую универсализацию, почти комиксность. И все это правда. Весь вопрос в том, для чего это сделано. Почему автор выбрал такой подход к повествованию и к чему он побуждает своего читателя?
Как нам кажется, в этом и есть тайна книги Джона Бойна. Если тайну вообще можно объяснить (спойлер: нельзя), то в нашем случае одна из гипотез могла бы быть такой: притягательная особенность романа «Мальчик в полосатой пижаме» именно в его нарочитой, кристально холодной и прозрачной простоте.
Для тех, кто не совсем в контексте, напомним фабулу.
Книга начинается с переезда. Мальчик по имени Бруно, вернувшись домой из школы, обнаруживает, что горничная собирает его вещи. На вопрос, что происходит, мать отвечает: им всем нужно переехать, это связано с работой отца. Для отца это важно, а «когда кто-нибудь становится очень важным, бывает, что начальник назначает его на особую работу в другом городе, куда не всякого пошлешь». Бруно слабо понимает, что мать имеет в виду, — все, что ему известно об отцовской работе, это что она как-то связана с людьми в потрясающей форме и женщинами с пишущими машинками, и ее ценит Фурор.
Слово «Фурор» возникает на первой странице. Оно странное, знакомое и одновременно экзотичное. Словно воспоминание, живущее на границе сознания, мерцает, но не дается в руки. Сам текст при этом легкий, простой и… почти что беззаботный. Какая-то семья, ребенок, старшая сестра — «безнадежный случай», мать, которая, похоже, не в ладах с отцом, поскольку перспектива переезда ее не радует, и по ее лицу и покрасневшим векам ясно, что перед разговором с сыном она плакала. Но это все обыденно и чуть ли не банально.
До тех пор, пока абзацем ниже — может, после фразы о блондинке, несколькими днями ранее сидевшей в кресле, где сидела мама Бруно, и помахавшей мальчику, а может быть, страницей позже — до тебя вдруг не дойдет, кто такой Фурор.
Дальше — хуже. Так как Фурор очень ценит отца Бруно, вся семья уезжает из прекрасного дома в центре Берлина неизвестно куда. Место, где они будут жить, Бруно и его сестра называют Аж-Высь. Читатель, натренированный на прозвище Фурор, это название очень быстро расшифровывает и столбенеет от ужаса.
И вот они на месте. В простом неказистом доме, который в подметки не годится их прекрасному особняку в Берлине, каком-то пустом и неуютном, еще и с отвратительным видом из окна, — взамен красивых ярких улиц Бруно видит огромное пространство, заполненное странными одноэтажными домами, вокруг которых бродят люди в пижамах в полоску.
Вы понимаете, он не знает.
Для того, чтобы до тебя дошло, нужно перевернуть страницу, потом вернуться обратно, перечитать и вновь перевернуть. Он не знает, что это такое. А читатель знает. И из столкновения его знания с незнанием героя рождается новый мир.
И это всего лишь завязка.
Среди странных людей в полосатых пижамах мальчик находит друга. Худого ребенка, который гуляет вдоль колючей проволоки и с которым единственным Бруно может поговорить. История по-прежнему не выходит за пределы повседневности. День за днем Бруно живет Аж-Выси, слышит беседы взрослых, ему скучно и одиноко, и только разговоры с новым другом скрашивают эту будничную жизнь. Серую, как монотонный дождь. Скучную, пустую и бесстрастную.
От соединения этой бесстрастности и понимания контекста можно сойти с ума. Как и от смысла, который в это вложен.
Джон Бойн, являясь опытным писателем, знает: убери подробности и увидишь главное. То, чему, как очертаниям Освенцима в череде берлинских разношерстных будней, мешают проявиться яркие цвета.
Он отнял цвет у мира Бруно, и этот мир, рисованный, картонный, внезапно сделался безумно настоящим.
Как номер на руке. И надпись на стене.
В таких условиях Джон Бойн может позволить себе говорить о главном. На языке метафоры и без купюр. Прямо и просто. Артикулируя идеи в буквальном смысле.
Это невероятно смело. И очень хорошо.
Когда ты — надзиратель в концентрационном лагере, ты узник в той же степени, что и заключенные, и служишь ты не за жалованье и не за почести, а только лишь за то, чтобы судьба твоя была чуть лучше, чем у них.
И нет тебе гарантий.
Потому что в мире, в котором одни носят полосатые пижамы, а другие — их охраняют, все может неожиданно поменяться местами.
Давайте посмотрим. Бруно и его семья вынуждены в один момент собрать вещи и уехать из дома, в котором прожили всю жизнь, они оказываются в месте, где им холодно и страшно. Они не знают, где они и что происходит, не знают, как скоро смогут вернуться домой, и отчаянно надеются, что вернутся «в обозримом будущем — а это две или три недели», как говорит сестра Бруно Гретель. Кстати, случайно ли именно Гретель?
Вот конкретный пример контекста, для узнавания которого не нужно дополнительных объяснений — достаточно быть европейцем и читать в детстве немецкие сказки. Для активизации этого контекста Джону Бойну даже не нужно называть мальчика Гансом. И так все ясно. Мальчик и девочка в незнакомом доме, и девочку зовут Гретель. Пряничный домик злой ведьмы. В этом пряничном домике вся семья Бруно в определенном смысле проведет остаток жизни. Для читателя это очевидно. Мы ведь знаем, чем все закончилось.
Но, как и у тех, кто жил тогда, у нас нет ответов.
В этом и есть главная сила этой книги, ее правда и ее гениальная смелость, ее послание и ее прозрение — мы знаем, но мы по-прежнему не можем судить.
Мы можем только свидетельствовать.
О том, что раны не проходят без следа, хотя и заживают. Что смысл — не в том, чтобы найти виновных, а в том, чтобы понять, что произошло, что сделало одних людей узниками концлагерей, а других — узниками самих себя. Что сделать, чтобы подобное не происходило снова и кто это — мальчик в полосатой пижаме?
В книге ведь их двое.
Всегда двое, как говорили философы западного мира, один из которых, Эммануэль Левинас, создал свою философию уже после Освенцима. Выйдя из ада, он произнес одно из самых важных слов в западноевропейской культуре: слово «другой».
Тот, который всегда с тобой. Всегда смотрит тебе в глаза.
И всегда — твое отражение.
Есть истории, которые впечатляют. Есть те, что заставляют думать. А есть такие, которые переживаются и становятся опытом, после которого мир воспринимается иначе. По-английски это называют self-change experience — опыт, меняющий идентичность. Для искусства явление не новое, но с учетом постмодернистского хаоса, едва не укравшего у искусства подлинность, катарсис и красоту, более чем воодушевляющее.
Это не про стиль, не про писательский профессионализм и не про количество проданных экземпляров. Это про то, что случается крайне редко — про книгу, которая обращается лично к тебе.
Там, где есть личное, глубокое и правильно пережитое, не бывает колючей проволоки и полосатых пижам. Во всяком случае, на это есть надежда. В том числе, благодаря мальчику Бруно, о котором нам рассказал один почтенный ирландец.
А у надежды есть все мы.
Джон Бойн. Мальчик в полосатой пижаме. «Фантом Пресс», 2016
Читайте «Литературно» в Telegram, Instagram и Twitter
Это тоже интересно:
По вопросам сотрудничества и рекламы пишите на info@literaturno.com
